Полудевы - Марсель Прево

Бетти кончала с последними застежками на сером кашемировом платье, заложенном длинными складками, а Мод, стоя у окна, смотрела на цветущие кусты, окружавшие замок. Хотя весна была еще в самом начале, летнее тепло уже чувствовалось, и Армидин парк уже был наполнен благоуханием цветущих кустов. Была та чудная пора, когда ни одна молодая душа не может устоять против ее призыва к счастью. И Мод улыбалась, совершенно успокоенная, с полной верой в себя и свое будущее.

– Каково! – прошептала она… – Гектор уж явился.

Он спускался со ступенек крыльца; за ним шла Жакелин с открытым зонтиком. Они бросали от себя длинные тени на белые ступени лестницы, и тени под золотыми лучами солнца казались прозрачно-голубыми. Почти тотчас же показался Поль Тессье с Этьеннет, голова которой блестела золотом ее чудных волос, точно освещенная золотом солнечных лучей. Обе парочки прошли несколько шагов вместе, потом Жакелин и Гектор направились вглубь парка, а сенатор с Этьеннет сели на одну из полукруглых скамеек, стоявших вокруг бассейна.

– Посмотрите, – сказала Мод, обращаясь к Бетти, – приехали ли Шантели. Вы более не нужны мне.

Этьеннет и Поль дружески беседовали, сидя на той скамейке, где, вероятно, в былое время нежно ворковала танцовщица Геро со своим банкиром. Поль держал в своей атлетической руке маленькую ручку девушки и передавал ей, что он сделал накануне по ее делам в Париже.

– Вот, друг мой… все устроено относительно страховых денег… Решено, что я должен получить, по достижении вами совершеннолетия, те двадцать тысяч франков, которые я выдал вам вперед. Так вы позволите мне положить их в вашу свадебную корзинку – ведь, они ваши… Все главные затруднения по наследству устранены: так как сестра ваша не давала о себе знать по смерти матери, надо предполагать, что она не потребует своей части и в наследстве.

Этьеннет готова была остановить его и показать письмо сестры, но не решилась, и с этой минуты молчание обязывало ее сохранить тайну. – Квартира остается за вами до окончания контракта, через полтора года. До тех пор мы, вероятно, уже будем женаты, и тогда вы решите, как вам будет угодно. Мои дела все в порядки: Краус обещал мне дать свидетельство о болезни для получения трехмесячного отпуска. С отпусным временем я буду иметь таким образом целые полгода. Мы обвенчаемся в Лондоне; затем проведем несколько времени в Безере у молодых Шантелей и вернемся в Париж, – прибавил он, улыбаясь, – чистейшими аристократами от соприкосновения с такой знатью, как эти владетельные виконты Пуату.

Под видом шутки, он высказывал свой план, который долго и тщательно обдумывал. Ему хотелось жениться на Этьеннет под покровительством Шантелей и Рувров; блестящие имена этих господ заставят забыть о происхождении и родстве с Дюруа.

«Дюруа так много по всему свету… Да и что значит имя женщины на другой день после ее замужества?»

– Как вы добры! – прошептала девушка, лаская его своим нежным взглядом.

Поль был совершенно взволнован тем наплывом нежности, которая заставляет биться сердце человека в сорок лет; в нежности этой было что-то тревожное и вместе наивное; он терзался между сомнением и надеждой и ответил девушке дрожащим голосом:

– Я так люблю вас. Будете ли вы, хотя немного любить меня?

– Вы хорошо знаете, что я люблю вас!

«Да, она любит», – думал он, смотря в ее голубые глаза, наслаждаясь исходящим от нее благоуханием весны. «Любит, но как любит? И главное, как будет любить после? Теперь она довольствуется чувством дочерней привязанности. Но когда я буду ее мужем? О, будет ли она любить меня, как любят своего любовника?»

Чем ближе было время, когда он мог обладать любимой девушкой, тем сильнее овладевало им упорное желание, которое часто является у людей со слишком молодым по их летам сердцем. Он меньше ценил теперь ее нежность, духовные связи, которые существовали между ними. Он жаждал обнять это трепещущее молодое тело и осыпать его ласками. Он жаждал любви тела и никакой другой. Он чувствовал себя уже любовником, потому что все любовники рассуждают таким образом.

Гектор возвращался с пруда с Жакелин. Взглянув на брата, Поль позавидовал его легкой походке, тонкой фигуре, темным, густым волосам, юношеской наружности и его тридцати годам.

«Животное», – подумал он с оттенком негодования. – «На его стороне молодость, а он пользуется ею для этого бессмысленного флирта, вместо того чтобы любить!»

Под влиянием грустной думы о своем сорокапятилетнем возрасте он забыл на минуту, какую нежную привязанность питал к брату, и спросил Этьеннет, которая была не совсем в духе:

– Вернемтесь домой, если желаете?

Гектор с Жакелин вели по дороге из леса совершенно другой разговор о любви.

Когда они так же присели на мраморной скамейке, Жакелин оканчивала начатую фразу:

– Если бы все молодые девушки рассуждали как я, милый мой, то мы имели бы свой 89-й год и отвоевали бы свободу страшной борьбой.

– Какую свободу?

– Прежде всего, свободу выезжать и путешествовать одним, возвращаться домой, когда бы захотели, хотя бы и утром. Вы представить не можете, с каким удовольствием я гуляла бы по ночам. Затем свободу тратить деньги по своему усмотрению, иметь любовников… Да любовников… Ведь, у вас же есть любовницы!

– Но таким девицам трудно было бы выйти замуж после этого 89-го года.

– Почему же? Вы же прекрасно женитесь, прокутив десять лет с кокотками? Стоило бы только установить такой обычай и говорить, например, так: «Такая-то девица бурно провела молодость, но именно такого сорта девушки делаются самыми лучшими женами. Лучше покутить до замужества, нежели после», и т. д. Именно так говорят о вас, мужчинах.

– Может быть, мы и доживем до этого, – заметил Гектор. – Я, по крайней мере, не был бы против.

– О! вы будете слишком стары, чтобы воспользоваться, милый мой. Вы будете как раз вроде тех господ, которые умерли в семьсот девяностом году, не дождавшись увидеть гильотинированными дворян. Я, впрочем, также не дождусь, потому-то и веду себя совершенно благоразумно, чтобы до замужества не позволить никому прикоснуться к девическому капиталу.

Гектор улыбался и размышлял. Он смотрел на Жакелин, находил ее очень привлекательной и думал о Летранже с самым дурным чувством зависти, на какую способен мужчина: он завидовал тому удовольствию, которое достанется другому.

Он спросил:

– Так решено, что вы выходите за этого блондина?

– Достаточно ли вы скромны?

– Я слишком скромен на потеху моим современникам.

– Ну, так решено, да, в принципе. Я рассказываю вам потому, что как дилетанту, вам это понравится. Дело было третьего дня вечером. Я пригласила одного только этого блондина, как вы его называете. «Мне также надо иногда иметь своего возлюбленного, сказала я маме, у каждой в доме есть свой». Я была немного декольтирована… и кроме того, я обладаю таким секретом, что, сидя со мной, никто ни о ком другом думать не будет, как только обо мне одной. Угадайте!.. За обедом, конечно, Летранж разгорячился, да так, что не в состоянии был есть, и не слышал, что говорилось вокруг него. Знаете, за что я, между прочим, полюбила его, хотя он вовсе не красив? За то, что я произвожу на него такое действие, как ни на кого другого; он так преклоняется передо мной. Вы, может быть, скажете, перед всеми женщинами? Нет, передо мною больше. После обеда все сидели в оранжерее. Это такое удобное место для флирта, милый мой, ваша оранжерея под пальмами. Сестра играла Берлиоза; мама раскладывала пасьянс. Мы с Люком сидели в глубине, совершенно как в отдельном кабинете. Мы болтали. Я немного подзадорила Люка, сказала, что мне уж надоела моя профессиональная непорочность, что я хотела бы переменить свое положение, рассказала, что страдаю бессонницей, сплю тревожно и просыпаюсь с тяжелой головой…