Вкус к жизни. Воспоминания о любви, Сицилии и поисках дома - Темби Лок

нами поговорить. Она выбрала нас, но она хочет с нами поговорить. Тебе нужно сходить домой. Мы должны позвонить ей через час. Вот, ты за рулем.

Мы оставили мою машину на парковке. Первое мгновение моего материнства произошло возле студии пилатеса на Силвер-Лейк.

Мы направились домой. Позвонив в агентство, получили предварительную информацию о том, кем была биологическая мать нашей дочери, о состоянии здоровья малышки, обстоятельствах, которые вынудили мать сделать такой выбор. Нам объяснили, как разговаривать с женщиной, которая только что родила: позволить ей направлять разговор, как она захочет; о чем спрашивать: обо всем, что мы хотим узнать; как успокоить ее: внимательно слушать; как поблагодарить: говорить от чистого сердца. Нам сказали, что разговор займет около тридцати минут, может быть меньше. В итоге он продлился больше часа. Она была мудрой, проницательной, прагматичной. Я была тронута тем, что она приняла решение только после того, как взяла свою дочь на руки, хоть и всего на несколько минут. Прежде чем выбрать родителей для ребенка, от которого она болезненно и с любовью отказывалась, она посмотрела малышке в глаза, понимая, что им двоим нужен был этот момент. Когда мы разговаривали с ней, я слышала любовь и надежду в ее голосе. Я догадывалась, что формирование потока чувств и их осознание займут дни, а их наличие – всю оставшуюся жизнь. Я от первого лица узнала, какая огромная утрата вовлечена в процесс усыновления. Она отпускала своего ребенка, которого любила и о котором заботилась, ради того, чтобы у него была та жизнь, которую она не смогла бы ему дать. Мы с Саро все время смотрели друг на друга, пока пытались ответить на все ее вопросы, даже на те, которые беспокоили нас больше всего, о его здоровье. В конце она сказала: «Когда я вас увидела, я просто знала».

Мы повесили трубку уже как новые родители. В спешке, безумии, волнении, вне себя от счастья эти родители кинули зубные щетки в дорожную сумку и направились в аэропорт Голливуд Бербанк, чтобы сесть на ближайший доступный рейс в Окленд.

Когда мы приземлились, то отправились прямиком в офис агентства, где должны были встретиться с женщиной, выбравшей нас родителями для своего малыша. Карен, куратор, рекомендовала нам встретиться лично, руководствуясь одним из принципов открытого усыновления. Оно было «открытым» в отличие от других, распространенных ранее «закрытых» усыновлений, когда ни одна из сторон не знала противоположную, а все записи были засекречены. Мы собирались усыновить ребенка в эпоху, когда наличие взрослых, сидящих вместе лицом к лицу, было желательным. Это давало нам возможность получше узнать друг друга и понять, что каждый из нас жизненно важен для понимания ребенком его или ее происхождения.

Когда мы с Саро приехали, мое тело трепетало от нервов и предвосхищения. Но это была нервозность не такая, как в день свадьбы, и не похожая на ту, которую я испытывала, когда проходила пробы для какого-то телевизионного сериала или фильма. Это был безграничный восторг. Я хотела полностью отдаться этому моменту. Я понимала, что моя жизнь вот-вот круто изменит направление. Но хоть я и ощущала предвкушение в своем теле, оно было наполнено еще и внутренним спокойствием, которое преобладало, потому что я знала: все, что сейчас происходит, похоже на божественное провидение. Мы с Саро остановились на пороге офиса, взялись за руки, встретились взглядами, и он произнес: «Andiamo!»[43]

Первое, что я заметила в биологической матери Зоэлы, это невероятная красота. Она была сногсшибательной. Второе, на что я обратила внимание, – это ее истощенное состояние. Она совершала самый сложный поступок из всех в своей жизни.

Следующее, что я поняла, – мы обнимаемся. Я обнимала ее так, как обнимаешь людей, когда благодаришь их от всей души. Так, словно я знала ее всю свою жизнь. Так, будто она знала все секреты об уходе за ребенком, которого мы обе любили, и, обнимая меня, могла их в меня перелить. Когда мы перестали обниматься, мы обе одновременно и плакали, и улыбались.

Саро спросил у нее, как она себя чувствует. Карен сидела с нами и фотографировала нас, чтобы однажды мы смогли рассказать нашей дочери, как мы встретились, провели вместе время и разработали план, родившийся из нашей общей к ней любви. У нас была возможность поделиться с ней фотографиями, запечатлевшими эти мгновения.

После этого Карен объяснила нам, кто сидит с ребенком, пока мы находимся в офисе, знакомясь друг с другом. Мы знали, что этот способ объединения семей был частью миссии агентства. При любой возможности оно старалось облегчить первую встречу между биологическим(и) родителем(ями) и приемными еще до того, как приемные родители увидят ребенка. Агентство хотело, чтобы мы все как родители пришли к истинному пониманию того факта, что мы заключаем пакт о любви и обязательствах, в центре которых всегда будут находиться интересы ребенка. За двадцать лет своей деятельности по организации усыновления они поняли, что встреча с приемной семьей помогает биологической матери отказаться от ребенка и начать поправляться.

Мы сказали родной маме малышки, как мы собирались ее назвать: Зоэла.

И мне, и Саро очень нравилось это имя, древнее итальянское прозвище, означающее «кусочек земли». Мы подумали, что это будет очень символичным для ребенка, который свел вместе незнакомцев. Ее имя отражало многообразие ее происхождения и культур. В ее жилах текла кровь афроамериканцев, филиппинцев, итальянцев и даже, как добавил Саро, сицилийцев.

Потом мы предложили отвезти биологическую мать домой, чтобы мы смогли провести больше времени вместе подальше от офиса. Она согласилась. Мы покинули офис в Окленде как трое людей, состоящих в новых взаимоотношениях, и направились к ее квартире в Сан-Франциско. На самом деле в нашей болтовне не было ничего особенного, кроме сердечной обеспокоенности, что мы только что изменили жизни друг друга и меняем жизнь ребенка.

Мы проехали дорожное кольцо и парк и оказались около ее квартиры. Деревья по-прежнему были во всех красках осени. Она вышла из машины, мы проводили ее до дверей и снова обняли. Сделали одну, последнюю, фотографию. На ней заметно, насколько мы полны эмоциями, у нее красные глаза, а я приобняла ее за плечи, будто не хочу отпускать. Мы трое, все из разных культур, каждый в своем решающем поворотном моменте жизни, фундаментально изменились. Затем она направилась вверх по лестнице, в жизнь, которая принадлежала ей и которая определенно понесла ее собственную молчаливую утрату.

– Мне кажется, я не смогу этого сделать, – сказала я Саро, как только мы вернулись обратно в машину. – Я не могу даже