Четвёртый Рим - Таня Танич

Да нет. Не может быть. Не мог Ромка и её очаровать за десять-пятнадцать минут, или сколько там он меня ждал — только эта мысль крутится у меня в голове, пока я раскрываю свернутый конвертиком лист в клетку. В том, что записка от него, я даже не сомневаюсь.

Самонадеянно, но факт. Среди моих знакомых нет больше «от таких хлопцев», от которых даже вахтерши в восторге.

«Привет! Заходил к тебе, а ты спала. Так сказала коменда и твои соседки. Ладно, дрыхни. Отсыпайся на будущее…»

Не сдержавшись, громко фыркаю, закатывая глаза под лоб. Он ухитряется делать эти свои намеки даже в записке! И, в то же время, мне не хочется, чтобы он прекращал. Я и на поцелуи у общаги не повелась, хотя один раз его губы были так близко, что меня как-будто смагнитило — натурально повело навстречу в сладко-пришибленном порыве. Но каким-то чудом я устояла. Вернее, не чудом, а из-за страха — что сейчас, от души развлекшись, он нацелуется со мной, собьёт интерес и азарт, а потом уйдёт и обо мне даже не вспомнит. И о своём обещании насчёт студии тоже.

А я очень не хочу, чтобы он забывал обо мне так быстро. Конечно же, из-за работы! Где мне потом встречи с группой проводить, если Ромка меня за пару дней поматросит и бросит?

«Зайду ещё раз, завтра. На этот раз будь готова, трусы там красивые надень. Или юбку короткую. Можно даже без трусов»

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Пошляк! — шепчу я прямо в записку, сложив ее книжечкой и приблизив к лицу, как будто вкладывая в неё это слово. И снова останавливаю себя от странного желания прижать к губам этот клочок бумаги. Стоп-стоп, это же негигиенично, и после него эту записку брала в руки вахтёрша, а её целовать мне совсем-совсем не хочется.

А вдруг она тоже читала? Про трусы! И теперь думает, что я такая… которая их не носит, короче.

Чтобы успокоиться, кладу записку в маленькую сумочку, проследив, чтоб не выпала — на обратной стороне Ромка написал мне свой новый номер. А, значит, теперь между нами есть связь!

Теперь мы точно никуда друг от друга не денемся.

На следующий день вскакиваю с кровати рано утром — накануне было сложно уснуть, в голову лезли какие-то странные мысли, ещё и сны снились такие, что…

Что бы ты сказал на это, Юнг? Или скорее твой соратник Фрейд, это больше по его трактовкам.

Я очень активна — сначала уборка в комнате, потом проверка конспектов и рабочих тетрадей с планом завтрашней игры — и в девять часов, когда на каникулах ещё обычно сплю, я выбегаю на улицу с ключами от комнаты, оставив записку на вахте: «Скоро вернусь, не уходи». Вахтёрша, пришедшая на смену вчерашней, ещё не знает «от такого хлопца», так что вряд ли будет рада с ним поболтать. Хотя… Может, Ромка и эту очарует, у него явный талант.

В который раз корю себя, что не встаю по утрам — воздух вокруг такой свежий, не успевший пропитаться выхлопами машин и дорожной пылью. Жить в мегаполисе — прекрасно, я сама стремилась сюда после школы. А когда не получилось поступить в столичный вуз, делала все, чтобы перевестись, и была очень счастлива, когда получилось после третьего курса. Правда, я откатилась на целых три семестра назад и пришлось досдавать академразницу — но это того стоило. Единственное, к чему я так и не смогла привыкнуть — это городской смог, жуткий запах асфальта и вечные пробки.

А сейчас всё выглядит таким умытым и чистеньким, точно, как вчера, когда мы гуляли с Ромкой. Надо почаще вот так подниматься, чтобы уже в девять часов, сделав все самое важное, бежать за стаканчиком кофе в ближайший автомат и медленно пить его, сидя на лавочке в сквере и глядя, как прохожие торопятся по своим делам.

А мне уже не надо торопиться. Я все сделала и абсолютно счастлива. Правда, через пару часов мое счастье сменяется беспокойством, а ещё через пару — лёгкой паникой. Уже начало третьего, а никого нет, записку нетронуто-сложенной мне вернула вахтёрша, а отсутсвие срочных дел, которые я сдуру переделала, вгоняет меня в тоску.

Вот почему я ненавижу вставать по утрам! Потому что привычный режим нарушен в пух и прах, и ты чувствуешь себя идиоткой!

Ещё и мобильного нет, чтобы набрать его и узнать, когда их непредсказуемое величество соизволит пожаловать!

Я наталкиваюсь на Ромку, когда сбегаю вниз за жетонами к телефону-автомату — наклонившись над столом комендантши, он что-то пишет в журнале посещений, не прекращая самым дружелюбным образом общаться с ней. А пожилая и серьёзная Глафира Сергеевна довольно хихикает, помахивая рукой, как бы говоря: «Да ладно тебе, проказник!»

Что здесь происходит, вообще?

Я останавливаюсь, растерянно глядя, как он идёт мне навстречу, проходя пропускную вертушку возле комендантского поста — его впустили внутрь! От этой мысли мне почему-то становится и радостно, и страшно, и я начинаю пятиться.

— О, встречаешь меня. Правильно. Погнали к тебе, у меня час.

Мы поднимаемся обратно на третий этаж, и он продолжает хохмить, как ему нравится то, что он видит — конечно же, речь не о свежей краске, которой выкрашены стены, а о моей юбке, под которую он пытается заглянуть и узнать, выполнила от я его инструкцию из записки. Ромка идёт сразу за мной по лестнице, и я физически ощущаю, как он проедает меня глазами по спины. Придерживая на всякий случай подол, чтобы не было видно больше положенного, вывожу его на наш этаж — и курительный балкон, который он видит сразу же, вызывает в нем интерес гораздо больший, чем мои рассказы о том, как мы сейчас соберём тетрадки и весь реквизит (для каждой проблемы я придумала свой предмет, ее воплощающий, мои добровольцы будут перекидывать его из рук в руки, чтобы создать элемент игры и не воспринимать все слишком серьезно — именно такое настроение больше всего развязывает язык)

— Да, да, понял, Женьк! — он даже не собирается заворачивать в блок, где я живу. — Пойдём покурим лучше. Тебе надо расслабиться, ты что-то сильно на понтах.

— На каких ещё понтах? — недоумеваю я, тем не менее, отправляясь за ним.

— На деловых! Расслабься, все ты проведёшь. Лучше расскажи мне… — он неожиданно прижимает меня к балюстраде балкона. — Как ты тут, вообще… — его голос становится ниже. — Че там… Не снился я тебе в эротических снах?

— Н…нет, — не совсем убедительно вру я, пытаясь отогнать мысли о каких-то весьма двусмысленных ночных видениях, озадачивших меня ещё с утра.