Четвёртый Рим - Таня Танич

Нет, конечно, я не собираюсь обсуждать Мику ни с кем из друзей иди коллег. Но мне нужно обговорить саму эту тему, сам вопрос. Почему человек вдруг может заявить, что он не принимает свой пол и хочет стать другим. На всю жизнь. Я просто чокнусь, если ни с кем не обговорю это.

Но с кем, с кем? С кем я могу поделиться тем, что меня волнует? Первым делом пишу Анне, у которой прохожу супервизию — она удивительным образом успокаивает меня самим тембром своего голоса и мягкими, аккуратными движениями.

«Что-то случилось? Мы договаривались встретиться через две недели».

По тону смс вижу, как она беспокоится. Анна чудесная. Если и есть в мире люди, которые любят ближнего своего как самого себя, просто так, по природе душевной — то Анна одна из них. И она меня успокоит. Обязательно успокоит и остановит этот безумный вихрь мыслей, который не даёт мне усидеть на месте и заставляет метаться из угла в угол уже несколько часов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Вот только у неё нет времени для встречи ни сегодня, ни завтра, ни до конца недели.

«Мне нужна личная консультация. Хочу побыть твоим клиентом, это не по делам»

Может быть, это покажет ей серьёзность моей просьбы? За пять лет, которые мы работаем, я просила о личной консультации у неё только однажды — когда последний раз был у Ромки в Италии и сбежала оттуда, сверкая пятками, слишком поздно осознав, что наступаю на одни и те же грабли. Мне тогда было очень плохо, я исчезла, не предупредив даже Микаэлу и несколько дней не брала трубку, понимая, какую глупость творю — но это не помогало. Я просто лежала у себя в квартире лицом к стене, истерично рыдая и мечтая умереть вот прямо сейчас, чтобы подвести конец моей глупой никчемной жизни, в которой я всем подгадила, меня хватило только на это.

Только Анна тогда смогла — нет, не привести меня в порядок, до этого было ещё далеко. Но именно после личной консультации с ней я смогла поднять трубку, набрать номер мужа, за которого повторно вышла совсем недавно, и объявить ему, что я жива, я у себя дома и я требую развод. Да, второй раз. Да, на этот раз спустя месяц после заключения брака.

«Что-то семейное? У тебя проблемы с мужем или ребёнком?»

Узнаю Анну — она аккуратно интересуется, стоит ли из-за меня перетряхнуть все своё расписание, которое забито у неё на месяц вперёд. Я знаю, что если надавлю на эту точку — да, это снова семья, которая сводит меня с ума, разбивая, разбирая по кирпичикам так, что потом их не всегда удаётся сложить обратно, Анна пойдёт мне навстречу. Она знает — только семейные проблемы так разрушающе действуют на меня. По хорошему, я до сих пор сомневаюсь, что мне стоило нырять во все эти брачные омуты, тем более дважды. То, что другие люди, хорошие семьянины, переносят пусть не с легкостью, но сцепив зубы, меня размазывает по стене и доводит до отчаяния осознанием своей беспомощности. Не зря Ромка, когда сообщил мне решение Микаэлы уехать с ним, начал эту новость со слов: «Тебе так будет легче». И был прав. Я и сама чувствовала, что не справляюсь. Что я недостаточно сильная мать и хорошая жена.

Мне лучше одной. Вот как сейчас. И то — даже на расстоянии я не могу справиться с эмоциями, которые никак не улягутся после разговора с Микой.

И в то же время, если я скажу Анне, что это семейный вопрос, как я смогу более-менее анонимно обсуждать с ней вопрос смены пола? Никто, пока Микаэла не примет окончательное решение, пока я не пойму, что это не сиюминутная вспышка, желание насолить, показать, доказать что-то кому-то, не должен знать об этом её… внезапном намерении. Ажиотаж и сплетни, которые тут же возникнут и забурлят в кругах наших общих знакомых, ей совершенно не нужны. Даже в Италии, где она живет, это громкая тема — а у нас и подавно полно трансфобов, и стоит только попасть кому-то на язык… Нет-нет, я должна этому противостоять всеми силами.

Поэтому, собравшись с мыслями, пишу Анне: «Нет, это не семейное дело. Оно касается моих близких друзей и помощи, которую я должна им оказать. А я совсем не знаю, как себя вести и что делать. Это не личное, но и не рабочее. Что-то среднее. Но я очень растеряна.»

«Тогда давай хотя бы в среду. Раньше не смогу, прости. Я подвину одну встречу ради тебя — в среду это будет удобнее всего. Как ты, согласна?»

Согласна ли я? Да, конечно согласна. А разве у меня есть выбор?

И даже болтовня с Ингой, к которой я приехала за книгами, чтобы немного отвлечься, ни капли не улучшает ситуацию. Инга, погуляв накануне лучше, чем я, мается похмельем, а это всегда добавляет ей сарказма и въедливости. Сидя за небольшим плетёным столиком у неё на балконе, я пью сваренный ею кофе, пока она лечится антипохмельным коктейлем и распекает меня за вчерашний побег от Андрея Викторовича.

— Дура ты, Женька! И даже извиняться не хочу за то, что так говорю. Только друг скажет тебе то, о чем другие промолчат!

Она бы очень обиделась сейчас, если бы узнала, что не является для меня настолько другом, чтобы я могла с ней обсудить то, что меня действительно волнует.

— Зачем было от него убегать? Он что — нагрубил тебе? Нахамил?

— Нет.

— Он приставал к тебе? Что, под юбку лез без спроса?

— Нет.

— Вёл себя как приличный человек?

— Да.

— Так, может, в этом и проблема? — закуривая, она прищуривается, внимательно глядя на меня. — Что он тебя не лапал, не хамил, вёл себя достойно и показывал, что уважает? Может, ты просто не способна оценить другой — нормальный стиль общения между людьми? Так сиди тогда дома и не морочь никому голову! Ни мне, ни мужикам, которые ведут себя как мужики, а не как быдло подзаборное — а у тебя только на этом пунктик! Все, мать, держи свои книжки — все равно от них толку мало, если у тебя такой бардак в голове! И не втягивай меня больше в свои личную жизнь — я задолбалась за тебя переживать! Рассказываешь ей, объясняешь… поддерживаешь… А она слушает, соглашается, и все равно делает своё, какую-то дичь! Все вы, Гариповы, такие! Одна Микуля среди вас нормальная!

— Я не Гарипова, а, вообще-то, Линник. Второй раз я свою фамилию оставила, — поправляю я ее, чтобы отвлечься от болезненного упоминания о Мике. Интересно, любила бы тётя Инга свою вечную подружку, если бы узнала, какие планы роятся в ее голове, и что подружка вполне может превратиться в друга.

— Да один хрен, Женя! Что ты там брала, а что нет! Ты в голове своей как была Гариповой так и осталась! Не разрезала ещё эту ментальную пуповину!