Люди с платформы №5 - Клэр Пули

18:17. Ватерлоо — Хэмптон-Корт

«Как все изменилось буквально за пару месяцев», — думала Айона.

Сегодняшний ее день тоже окончился весьма успешно. Заметив на пятой платформе Ватерлоо Пирса и Санджея, она сумела усадить обоих за свой обычный вагонный столик. Правда, для этого пришлось оттеснить молодую мамочку с малышом в сидячей коляске. Айоне сперва стало неловко, но затем она услышала, как та сказала сынишке:

— Радость моя, не обращай внимания на эту свирепую старуху.

— Какой смысл оскорблять меня перед ребенком? — обратилась Айона к Лулу. — Он ведь все равно еще не понимает слов своей мамаши.

Секретарша Эда сообщила, что завтра, в пять вечера, босс вызывает ее к себе. Еще совсем недавно это повергло бы Айону в смятение, но сейчас она испытывала спокойную уверенность и даже радостное волнение.

С тех пор как она начала обсуждать с Эмми, Санджеем и Мартой письма читательниц и брать их ответы за основу своих собственных, это не осталось незамеченным в соцсетях. Поток писем в ее адрес значительно усилился, а ее рейтинг на службе заметно вырос. А затем случилась кампания по заманиванию в журнал Физз. На прошлой неделе знаменитую бло-гершу взяли в штат, что еще больше «нагнуло контору», как выражались ровесники Эда.

Одним словом, встреча обещала быть плодотворной. Может, Эд объявит ей о повышении зарплаты? Айоне уже несколько лет подряд не прибавляли ни пенса. Прежде она не осмеливалась жаловаться, считая, что ее довольно скромная зарплата была главной причиной, почему еще вообще не уволили.

И вдруг — это было сродни откровению — она вспомнила. На этой неделе исполнялось тридцать лет ее работы в «Современной женщине». Такое никак не могло быть простым совпадением. Может, нынешнее начальство устроит какое-то торжество в ее честь? На десятую годовщину ей устроили вечеринку-сюрприз с шампанским и канапе. На двадцатую были торт и несколько подарочных сертификатов в «Харви Николс». Что-то ей принесет тридцатая? Надо постараться выразить искреннее изумление и радость от подарков, иначе она испортит весь праздник.

Радужное настроение Айоны омрачали всего две причины. Первой был какой-то пассажир, который жевал у нее за спиной на редкость отвратительно пахнущий хот-дог. Неужели он не знал Третье правило проезда в пригородных поездах, запрещавшее есть в вагоне горячую пищу? Второй причиной был Санджей. Он сидел, уткнувшись в пластиковый стакан с кофе, словно там заключалась тайна его будущего. Пора вышибать парня из этого состояния. Как говорят: «Пожалеешь розги, испортишь ребенка».

— Санджей, — начала она, — боюсь, вам сейчас самое время встряхнуться и двинуться дальше. Вспомнить, что в море полным-полно рыбы, и все такое.

Айоне показалось, что молодой человек сердито посмотрел на нее. Впервые с момента их знакомства.

— Айона, помнится, вы говорили: «Ничто не кончено, пока поет толстуха», когда на…

— А она продолжает петь, — перебила его Айона. — Неужто вы ее не слышите? Она вовсю репетирует свое выступление на свадьбе. Порою жизнь ведет себя не так, как нам бы хотелось. Можете мне поверить: я знаю это лучше, чем большинство людей. И перестаньте уже говорить «толстуха». Это слово звучит оскорбительно.

— Вообще-то, это вы первая произнесли его, а не я, — напомнил Санджей, который и в самом деле смотрел на нее совсем не так, как всегда. — Что, если Эмми — моя единственная, а она с другим?

— «Единственная» — выдумка романистов, — заявила Айона. — У каждого человека есть множество потенциальных спутников жизни!

— Серьезно? Значит, вы легко могли бы построить отношения с другой женщиной, а не с Би? — парировал Санджей.

— Конечно, есть исключения, — пошла на попятную Айона. — Лично я бы не могла. Но Тоби — идеальная пара для Эмми. Она счастлива до безумия, а мы, будучи ее друзьями, должны лишь радоваться за нее, как бы тяжело это ни было.

— Я и радуюсь, — сказал Санджей. — По правде говоря, меня это вообще не касается. Ну, было дурацкое мимолетное увлечение. Я его преодолел.

— Санджей, мы оба прекрасно знаем, что это не так. Не забывайте: я профессиональный эмпат. Я умею читать людей. А вы дуетесь, словно капризный двухгодовалый малыш, и из этого состояния надо срочно выходить.

Мобильный телефон Санджея возвестил о приходе эсэмэски.

— «Я ЗАПИСАЛА ТЕБЯ НА СУББОТУ», — вслух прочла Айона.

— Это мамочка моя старается, — буркнул Санджей. — Она не оставляет усилий, пытаясь познакомить меня с дочкой своей подруги. Та работает стоматологом-гигиенистом.

— Великолепная идея! Как видите, рыбы в море предостаточно! — оживилась Айона и, взяв у молодого человека мобильник, ответила, выбрав эмодзи с поднятыми вверх большими пальцами.

Санджей вырвал у нее телефон.

— Довольно, Айона! — выкрикнул он, нарушив вагонную тишину. — Я не хочу, чтобы вы или моя мать лезли в мои дела. Моя личная жизнь вообще вас не касается. Вы просто разочарованная старуха, которая от нечего делать вмешивается в чужие судьбы.

Для Айоны эти слова были сродни пощечине. Больно услышать такое от кого угодно, но во сто крат больнее — от Санджея, всегда: такого учтивого и предупредительного.

Санджей демонстративно пялился в окно. Казалось, ему невыносимо даже смотреть на Айону, не то что говорить с нею. Абсурд, поскольку невинной жертвой в данном случае как раз являлась она. В ушах до сих пор звучали его упреки: «Разочарованная… старуха… вмешивается от нечего делать». Она не знала, какая из ядовитых словесных стрел Санджея ранила ее сильнее.

Пирс тоже был непривычно тих. Он сидел, закрывшись номером «Ивнинг стандард», словно черепаха, спрятавшаяся в панцирь. Он не вступился за нее, не сказал ни слова, заставившего ее подумать, а не зашла ли она и впрямь слишком далеко. Айоне вспомнились все ее прежние «довиноградные» поездки. Но те проходили в блаженной, успокоительной тишине, а не в такой, что невидимым злобным облаком висела сейчас над столиком, окутывая ее, Санджея и Пирса.

Когда в Нью-Малдене медбрат встал и направился к выходу, Пирс пробормотал из-под газеты небрежное «пока». Айона не сказала ни слова. Санджей тоже.

Поезд поехал дальше. Айона смотрела в вечернее небо, где заходящее солнце разворачивало всю палитру красных и оранжевых оттенков. Она следила за впечатляющим, гипнотическим танцем стаи скворцов. Это целиком отвлекло ее от превратностей человеческого мира. Айона пыталась понять, как птицы узнают, куда двигаться, и почему не сталкиваются друг с другом. Зрелище настолько завладело ею, что, когда поезд подкатил к Сербитону и в окне вместо скворцов появилось женское лицо, она едва не вскрикнула. Это лицо можно было бы даже назвать красивым, если бы оно не перекосилось от невероятной злобы.

— Боже, что такое с этой женщиной? — спросила она у Пирса,