Двое из будущего. 1901 -… - Максим Валерьевич Казакевич

которых они лично знали. Вроде как фотографии, но только живые. Особо впечатлилась супруга Моллера, Ольга Макаровна. С первых кадров она то и дело восхищенно охала, ахала, умилялась Дашкиной наготе и ее улыбке. Ну а когда дело дошло до кульминации, до момента нехитрого спецэффекта, когда Дашка на одном из кадров вдруг исчезает из рук Зинаиды, она от неожиданности воскликнула:

— Ой, а куда же подевалась Дашулька? А как это? А где это она?

И она даже закрутила головой, ища поддержки.

Этот фокус был понятен только мне, Мишке, да Зинаиде, что принимала участие в постановке. Даже моя супруга была удивлена. Не ожидала она от меня такого «коварства».

— Ну что ты, Оля, так всполошилась, — успокаивающе заговорил Моллер, — это же просто фокус. Не переживай, с Дашенькой все в порядке. Я такие приемчики видел в синематографе. Так же, Василий Иванович? Успокойте вы мою благоверную, скажите, что с вашей дочкой все в порядке.

— Конечно в порядке, — подтвердил я слова Андрея Григорьевича. — Да вы же ее не далее как десять минут назад видели. Чего вы всполошились? Ольга Макаровна, вы же ее сами недавно щупали и квохтали над ней, чего вы, в самом деле?

— Ой, ну да, — растерянно проговорила супруга Моллера. Она сидела и смотрела на меня обескуражено, а затем до нее стала доходить нелепость ситуации. Вот она расплылась в улыбке, толкнула словно рассердившись мужа локтем и громко воскликнула. — А вы шутник, однако, Василий Иванович. Могли бы и предупредить нас. А вообще, здорово вы это сделали, будет что вспомнить. Это даже получше фотографических снимков будет, так же Андрюша?

— Конечно лучше, — поддакнул супруг, лениво кивнув. — Вот вырастет Дашка, вот тогда и посмотрит на себя со стороны.

В общем-то, сеанс был окончен. Маринка заново включила свет. Народ повставал со стульев, двинулся ко мне. Всем хотелось посмотреть вблизи этот чудо-аппарат. Мужчины обступили меня, стали обо всем расспрашивать — сколько стоит, где купил, трудно ли освоить и как это «вообще». Им была интересна техническая часть, а вот женщины те наоборот, механика им была не интересна. Они хотели выспросить какого это попасть на пленку. Но не найдя с моей стороны времени, переключились на Маришку. Так и разделились мы на некоторое время, мужики стали болтать об одном, а женщины о другом и как-то так незаметно получилось, что мы разбрелись по разным комнатам дома. Супруга Моллера потащила всех баб к розовощекой и веселой Дашке, чтобы всласть ее потискать, а мы, накинув шубы, осели в беседке, где курящие смогли удовлетворить свои потребности. И разговор у нас с ними зашел о перспективах синематографа.

Говорил в основном Мишка, я же, как более косноязычный больше молчал:

— Кинематограф, без малейшего сомнения, завоюет сознание людей, — пафосно заявил он, подняв вверх указательный палец. — Он будет диктовать им образ жизни, определять тенденции, вдохновлять людей на подвиги. Сейчас он переживает свое рождение, пытается встать на ноги и на его взросление могут уйти годы. Даже десятки лет. И наша с вами задача встать у его истоков, закрепиться в основании и самим определять тенденции будущего развития. Я бы даже сказал, что из всех искусств для нас важнейшим является кино. И это не преувеличение.

Мишка был в ударе. Его несло как Бендера, его было не остановить. Он беззастенчиво украл Ленинскую фразу и не поморщился. Лишь хитро посмотрел на меня. А степенные мужики его слушали не перебивая. Моллер и Мендельсон коптили сигарами, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, а Попов медитативно гонял в пальцах золотой червонец.

— Мы должны создать свою кинокомпанию. Мы будем там снимать фильмы. Да-да, именно те самые фильмы, что вы все уже много раз видели. Но наши с вами фильмы будут радикально отличаться от всего ныне существующего. Ведь в чем сейчас выражается незрелость нынешнего кинематографа? Не знаете? А я скажу вам — нынешние фильмы не вызывают у зрителей эмоций. Настоящих эмоций! Героям не сопереживают, за них не боятся, им не хочется помочь или как-то подсказать. Они слишком блеклые, невзрачные, роли их, по сути, проходные и незапоминающиеся. Вот скажите мне, почему люди любят ходить в театры? А? Сергей Сергеич?

Попов отвлекся от своего червонца, качнул задумчиво головой.

— И почему? — меланхолично спросил он, не найдя подходящего ответа.

— А потому что там актеры ЖИВЫЕ! Мы их любим или ненавидим, уважаем или презираем, да влюбляемся, наконец! Мы им сопереживаем! А потом, после спектакля, мы хотим встретиться с актрисами за кулисами и выразить им свое восхищение, и, может быть, познакомиться чуть поближе. И вот именно такой реакции от зрителей наших фильмов мы будем ожидать. Мы покажем им историю, мы дадим им страсть! И мы знаем, как это сделать. Вернее наш главный оператор знает, как влюбить нашего зрителя.

Ну, это Мишка конечно загнул. Такого рецепта я не знал. Но, даже на мой скромный взгляд дилетанта, я видел чего не хватает современным киношкам. И на первом месте в целом списке необходимых изменений стоял грамотный и цельный сценарий. Такой, чтобы и герои там были настоящими героями и негодяи оказывались негодяями. А главное — история, которой люди будут сопереживать. Поэтому, моя самая большая головная боль на сегодняшнем этапе это придумать и написать сценарий.

— Но! — снова обратил на себя внимание Мишка и опять поднял вверх указательный палец и назидательно потряс им. — Но, мы, снимая замечательные фильмы, не должны забывать, что все-таки наша главная цель это донести до зрителя идею, что больше нельзя жить по-дедовски. Нельзя больше цепляться за старые устои и привычки и пытаться выжить с прежним складом ума. Мир стремительно меняется и нам вместе с ним необходимо поменяться. Надо показать людям, что необходимо жить по-другому, не так как раньше…

И в этот момент наивысшего прокломаторского экстаза, перебивая вдохновленного оратора, возмутился наш банкир. Он встрепенулся, отнял от губ сигару и удивленно посмотрел на Мишку.

— Простите, Михаил Дмитриевич, я вас правильно понял? Вы хотите склонить людей к революции?

— Да что вы говорите?! — отмахнулся Мишка от дурной идеи как от чего-то мерзкого. — Никаких революций я устраивать не желаю, потому что это дело очень и очень кровавое. Нет, дорогой Андрей Григорьевич, я говорил о другом. Я говорил об изменениях в подходах к жизни в целом и в частности к организации труда. Вот сравните наше предприятие с любым другим. Ну, хотя бы тем же Путиловским. Что вы мне ответите на вопрос — где лучше рабочему, там или же у нас?

На