Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями - Елена Михалкова

Идеалистическая эта картина развеялась, едва Сысоева с некоторым смущением пояснила:

– Петруше не глянулось, как я одета.

«И ты пошла у него на поводу», – с сомнением хмыкнул про себя Макар. Он предполагал, что попробуй Петруша высказать недовольство внешностью жены, для садового гнома нашлась бы еще работа.

Но на щеках Нины зарделись два пятна. Оставалось только гадать, близость горячего борща тому причиной или непрошеное воспоминание о том, как был разочарован любимый супруг.

Она пояснила, что Петруша заглянул на кухню, когда она ставила новую порцию курицы в духовку, и высказался критически по поводу ее внешнего вида. Чем поразил ее до глубины души. До сегодняшнего вечера Нина полагала, что супруг не замечает, во что она одета, и действительно поразить его она может лишь явившись на торжество нагишом.

– Это во сколько было? – перебил Илюшин.

Да около половины десятого, припомнила Нина.

А может быть, позже?

Может и позже.

Или раньше?

Или раньше, покладисто согласилась Нина.

«Как ее родные и близкие до сих пор не придушили…» – подумал Макар.

Но, пожалуй, Сысоева ему нравилась. Причем независимо от того, валяла ли она дурака или была искренна с ним.

– Значит, вы ушли переодеваться, потом вернулись… И больше не уходили?

– Ну как же не уходила?! Валерку за шиворот взяла и потопала. Кошелек за комод уронила, а он помогал мне.

– Кошелек? – переспросил Илюшин.

– За комод, – подтвердила Нина.

И взялась солить борщ.

«А ну-ка стоп!» – громко сказало чутье Макара. В отличие от Бабкина, он не разбирался в варке борщей, но в одном был уверен совершенно точно: дважды их не солят.

– Пересолите! – громко предупредил он под руку. Сысоева вздрогнула и опрокинула ложку мимо кастрюли.

– Ах! Правда! Ведь посолила уже!

– Кошелек-то достали? – спросил Илюшин, наблюдая, как она ловко собирает просыпавшуюся соль.

– А как же! Валерка, если понадобится, и дом сдвинет, не то что комод. Хороший он человек!

Макару Илюшину тут же вспомнился школьный учитель физкультуры, который оценивал людей по способности подтянуться на турнике. Илюшин подтягивался четыре раза, и физрук его презирал.

– А это когда произошло, вы тоже не запомнили?

– Откуда!

И то верно, подумал Макар. Когда достаешь упавший кошелек из-за комода, тебе не до времени.

Если бы Нина Борисовна не пыталась посолить борщ вторично, он бы не обратил внимания на эту деталь. Мало ли, решил человек переложить деньги… Но сейчас Илюшин насторожился. Вечер, семейный ужин, в магазин никто не идет. Зачем хвататься за кошелек?

«Или у них вор в семье завелся? И Сысоева решила не искушать его?»

– А потом вы вернулись на кухню?

– Вернулась, а как же. Ритка смылась, пришлось одной пыхтеть. Ну ничего, потом Алевтина подошла.

Интуиция Макара сделала стойку второй раз.

– Куда Ритка смылась?

– Курить, наверное, – сокрушенно махнула рукой Сысоева. – Уж я ее не ругаю, а она все равно по кустам прячется.

– А Валера?

– Валера не курит!

– Нет, где он был в это время? С вами?

– Вот еще! Мужики все сбежали. И Валерка, должно быть, с ними.

Макар попытался выяснить, куда сбежали мужики, но Нина Борисовна либо не знала, либо не считала нужным сообщать. Он добился лишь, что ни мужа, ни брата она не видела в промежутке с девяти сорока до десяти пятнадцати, то есть фактически до начала продолжения банкета.

Однако где ж они бродили без малого пятьдесят минут?

Припертая к стенке, Нина признала, что где-то поблизости Петя с Григорием, безусловно, околачивались и, конечно, употребляли, судя по тому состоянию, в котором Гриша явился на вечеринку. Она слышала их голоса… (Тут во взгляде Нины Борисовны появилась легкая задумчивость…) Во всяком случае, когда они двигали с Валерой комод!

– А потом?

А потом, кажется, уже не слышала.

– То есть они ушли из дома?

Тут Нина заявила, что ничего не может сказать по этому поводу, что спрашивать лучше не у нее, а у брата, и что если Макар отказывается от ее борща, то она его, конечно, не может за это осуждать, но и терпеть больше здесь не намерена. Результатом этой краткой, но пылкой речи было изгнание Илюшина из кухни, причем он так и не понял толком, как это произошло. Ему казалось, будто все слова, что щедро изливаются из полных губ Нины, лишь тающая верхушка айсберга, а непосредственно льдина остается невидимой, однако при этом напирает на него всем своим многотонным весом.

Илюшин клял себя на разные лады за то, что ушел разговаривать по телефону на те сорок пять минут, когда все и случилось. Надо же было так промахнуться! Или, вернее, так точно попасть. Ни до, не после – а ровнехонько тогда, когда Рита где-то курит в одиночестве, Григорий с Петрушей шляются неизвестно где, Сысоева зачем-то переодевается в чистое, а про остальных и вовсе неизвестно, что происходит.

Нет, кое-что известно. Кто-то убивает старушку, а потом хватает покойницу и затаскивает на крышу навеса.

Как это было сделано, Макар установил легко. Предположение у него имелось лишь одно, и оно подтвердилось, едва он отыскал на земле углубления от садовой лестницы и длинные прерывистые полосы. Кто-то волочил лестницу, затем забрался по ней, спрятал тело на крыше и убежал. И стремянку не забыл убрать!

За ответ на вопрос, был ли это тот же человек, который убил Пудовкину, или другой, Макар отдал бы обеденную пиццу.

2

– А чего ты меня допрашиваешь? Ты кого-нибудь другого допрашивай! Это тебя Нинка подослала? Олег? Ритка, волчья душа? Не желаю я с тобой разговаривать. Ухожу!

Закончив эту тираду, Алевтина прочнее уселась на стуле.

Макар с любопытством разглядывал ее. Мучнистое лицо. Костлява до болезненности. Волосы цвета бешеной морковки. Брови, нарисованные посреди лба.

Неприятная женщина, вздорная.

И явно что-то скрывающая. Она не только не ушла, но и впилась в Илюшина неприятным острым взглядом. «Надеется у меня что-нибудь выведать?»

Макар был убежден, что лучше лести может быть только грубая лесть. И он приступил к делу.

Сначала отдал должное Алевтининой наблюдательности. Затем воспел ее ум. В ярких красках изобразил знание людей и глубокий опыт. И закончил тем, что лишь к такой проницательной женщине мог прийти за помощью, ибо все остальные…

Тут Макар многозначительно замолчал.

– Что – остальные? – пронзительно осведомилась Алевтина. – Уж не на меня ли грешат?