Воспоминания - Ксения Эрнестовна Левашова-Стюнкель

перед колоннами остановились, а там с обеих сторон поднимались широкие лестницы, прошли в вестибюль — и снова лестница наверх. Горничная взяла мой чемодан, и мы поднялись. «Вот твоя комната», — сказал дядя Альберт, отворяя высокую тяжелую дверь.

Комната была огромнейшая, вещей в ней было совсем мало — умывальник белый, мраморный, с кувшином и фаянсовым тазом, зеркало, постель большая, широкая, шкап, кушетка и два стула, — она казалась совсем пустой и нежилой. «Вымойся, переоденься, войдешь в эту дверь».

Так неуютно, холодно и одиноко мне здесь показалось, такие огромные высоченные окна и комнат так много, что можно заблудиться. Имение это получил, должно быть, дед тети Нины за какие-то заслуги перед государством или царем — этого я не знаю.

Переодевшись, вошла в соседнюю дверь — там были тетя Нина и двое прелестных маленьких ребят. Поздоровались, немножко постояли, тетя Нина дала какие-то распоряжения, и все пошли в столовую. Стал накрапывать дождь. Стол был накрыт на большое количество людей, я даже не поняла, в чем дело: званый обед или еще какое торжество — у столика, где были закуски, мужчины с тарелочками, женщин у стола не было, я не понимала, где я и у кого — дядя Альберт и тетя Нина стали тоже как посторонние, я бы сказала, по нашим теперешним понятиям, не то санаторий, не то дом отдыха. Народу за столом было много — впечатление производило, что хозяев нет, все — гости. Лакеи внимательно обносили, каждый наливал и брал, что ему нужно. Люди все были между собой хорошо знакомы, от разговора стоял гул. Меня как-то ни с кем, кроме соседей по столу, не познакомили, я сидела и наблюдала, мне было скучно: все, всё — чужое.

Дождь продолжал барабанить, намеченная прогулка не состоялась. После обеда мне показали библиотеку и читальню. Это самое уютное и обжитое место. Огромный ковер лежал на полу, лампы с зелеными колпачками. Как войдешь — посередине стол, освещенный лампой, кругом несколько человек читает, по стенам — стеллажи с книгами и передвижная лесенка. Большая географическая карта на свободной стене. Мы вошли на цыпочках, несмотря на то что ступали по ковру. Не помню, какую книгу я взяла, но читать мне не хотелось, меня интересовала обстановка и люди, которых захватили книги. Так прошло время до вечера, дождь перестал, в саду тепло и сыро. Как же холодно и пусто в моей большой комнате! В этих залах можно только танцевать и принимать. Но жить — нет, жить в них нельзя. Кто же все-таки хозяин этого дворца, и почему дядя Альберт с семьей живет здесь? Этот вопрос так и остался открытым. Сколько комнат! Заблудиться можно!

Познакомилась я с сестрой Нины, решили они на завтра ехать по грибы на линейках. Все надели специальные высоко зашнурованные башмаки, коричневые, кожаные, очень красивые курточки, но поездка не состоялась, дорогой пошел такой сильный дождь, что пришлось вернуться. На следующий день опять собрались, и у них были уже другие, но такие же красивые ботинки. Мне было скучно и очень хотелось домой. Я пожила еще пару дней, спала плохо, и мне казалось, что я никогда отсюда не выберусь.

Я просила дядю Альберта отпустить меня.

— Поживи немного, погода исправится, — уговаривал он меня.

Но я ни за что не хотела. Он тогда рассердился, сказал:

— Я не дам лошадей.

— Я найду лошадь в деревне, я больше не останусь, я хочу домой! Я еду завтра!

По всей вероятности, дядя Альберт боялся, что я найму крестьянскую лошадь, и мне подали коляску. Я попрощалась и одна с кучером отправилась на станцию. Дядя Альберт поручил кучеру взять мне билет и посадить в поезд. Поезд подошел, я села в совершенно пустой вагон — ни одного человека! Было темно, проводник пришел с фонарем, стал зажигать свечи.

— Побудьте, пожалуйста, в вагоне, — просила я, — а то никого нет.

— А другие вагоны тоже пустые, — сказал он, взяв предложенные мной три рубля.

Вдруг на одной остановке вошли два офицера, оба пьяные, я боялась шелохнуться, чтобы не выдать своего присутствия. Мне было так страшно, когда я слышала их пьяные голоса, ни жива ни мертва просила я пришедшего проводника побыть в вагоне и снова дала три рубля. Но он ушел, взяв деньги и сказав, что все вагоны пусты. От волнения и переживаний за несколько часов я так похудела, что с меня юбка сваливалась. Как я была рада рассвету и еще больше — приезду в Петербург!

XXI. Высшие женские курсы

Осенью 1903 года мне во что бы то ни стало хотелось поступить на недавно открытые Высшие женские курсы, на организацию которых Герье и его единомышленники потратили много сил и здоровья. Это были люди, которые считали необходимостью дать возможность женщине получить высшее образование. В Мерзляковском переулке просто в квартирах, не в специальном помещении, были лекционные классы, по узенькой грязноватой лестнице поднимались мы на третий этаж.

Мы, женская молодежь, находились в полнейшей зависимости от родителей и что-нибудь предпринимать без их ведома и помощи было невозможно, а огромная часть родителей, была настроена против борьбы за женское образование. Сколько вечеров мне приходилось убеждать и просить родителей пустить меня учиться! Помню, что папа соглашался только на Строгановское — прикладное искусство, а мне хотелось получить раньше высшее образование. И вот начинается: «Будешь синим чулком». «Синим чулком» называли женщин, которые абсолютно не занимались своей внешностью, даже подчеркнуто игнорировали этот вопрос — одевались небрежно, носили ботинки на низких каблуках, блузу с кожаным кушаком, многие из них были подстрижены, и волосы лежали гладкими прядями. Боря и жених мой Конрад Эдуардович были всецело на моей стороне, и, наконец, упорство родителей было преодолено. «Пеняйте на себя, — говорил папа, — если Ксеня станет синим чулком!»

С каким восторгом и трепетом я поднималась по лестнице на первую лекцию, и как мне страшно было разговаривать: я думала, что я самая отсталая, мне было и стыдно, и страшно начинать какое бы то ни было знакомство. Я приглядывалась к курсисткам и больше слушала их, но не заметила, чтобы они были много начитаннее меня.

Состав профессоров был прекрасный, и атмосфера приподнятой восторженности царила и среди педагогов, и среди нас — студенток. С восторгом мы слушали лекции основателя Музея изящных искусств Цветаева: он выписал нам из Германии альбом древнегреческого искусства, Микенской эпохи и эпохи Рима. Это стоило какие-то гроши.

Я училась на историко-философском факультете и слушала прекрасные лекции Соловьева: он