Призрак джазмена на падающей станции "Мир" - Морис Дантек

Тут не о чем говорить: это действительно человек, подходящий для данной ситуации.

Суть навигационной стратегии Карен можно было выразить несколькими словами: она тоже стремилась воспользоваться мгновением выброса сверхмощной энергии. Коль скоро мы достигли предела собственных сил, за которым нас ждало уничтожение или возрождение, другой альтернативы нам не оставалось. Карен перевела на себя всю потенциальную энергию станции «Мир». Мы снова оказались прямо на орбитальной станции в самый момент ее взрыва — но в ином измерении, ином плане, отличном от обычного пространственно-временного континуума. Пиротехнический опыт. Уничтожение, OFF,[100]возникновение в абсолютно нестабильном, вибрационном мире, ON,[101]мы — квант энергии, предназначенной только для самих себя, я предчувствовал, что мы вот-вот сделаем нечто. Нечто, что наверняка позволит нам выиграть это безумное пари.

Действие, которое мы намеревались осуществить, — это прорыв сквозь саму оболочку бесконечного. Мы стали квантовыми сингулярностями, мы несли в себе весь потенциал Вселенной, мы были двумя, оставаясь при этом единым целым, и тремя, вместе с Альбертом Эйлером и станцией, превратившейся в протез его саксофона, который для джазмена служил не чем иным, как одним из органов — или, точнее, гармонической репликацией его тела в целом.

В том измерении, где находилась комната отеля, я мог следить за изображением станции по телевизору. Притом я видел нас там в компании космонавтов и джазмена. В ту же секунду я осознал, что именно с этой «картинки» сейчас не сводят глаз несколько миллиардов телезрителей.

В измерении станции «Мир» обострение метакризиса Карен превзошло любые рамки, какие мы были в состоянии себе представить. Она стала измененным состоянием психики космоса, она — это раскаленная станция «Мир», падающая над афро-американскими водами Ист-Ривер, что протекают посреди абиджанского порта.

Благодаря всему этому Карен создала условия для возникновения явления, которое в буквальном смысле слова накачало мой мозг почти всей имеющейся энергией высокого напряжения.

Господин Генератор, Мадам Кокпит — чета года, как это бывает среди определенных особей, принадлежащих к земным биологическим видам, — ну-ка догадайтесь, кто кого здесь питает?

Этой ноябрьской ночью 1970 года мы шагаем по берегу Ист-Ривер. Наполовину сгоревшая станция летит над проливом рядом с нами. Нами — Карен и мной, а также Эйлером и тремя космонавтами.

Последние четверо одеты в скафандры. Все мы шагаем в ультрафиолетовом свете, который излучают наши тела.

— Именно здесь находится точка, в которой вот-вот произойдет разделение измерений… навсегда, — говорит Карен. — Точка отсчета, которая также является финальной точкой. Например, для станции, находящейся в свободном падении к Земле.

Никто из нас не знал, как на это ответить. Эйлер ограничился тем, что перестал дуть в свой инструмент; он медленно оторвал мундштук саксофона от своих распухших, почти синих губ и взглянул на станцию, которая сгорала дотла над местом его смерти, случившейся несколькими десятилетиями ранее.

— Я — Древо Сефирот,[102]— говорит Карен, — поднимите глаза выше меня, и вы узрите Кетер,[103]Верховную Корону, первый лик Невидимого в Сотворенном Мире.

Мы все одинаковым движением посмотрели на шар золотого света, который только что появился над головой Карен. Наши органы чувств воспринимали и голубое ультрафиолетовое свечение, исходившее от ее тела, однако его сила не шла ни в какое сравнение с яркостью миниатюрного звездного скопления, озарявшего все окружающее подобно восходящему солнцу.

— Я распределю жертвы, я восстановлю гармонию. И тем не менее я должна буду вызвать хаос.

Полагаю, мы и в самом деле терпеливо ждали, когда ее слова воплотятся в жизнь, когда они породят новые феномены и новые сущности, когда они зададут структуру для ситуаций и явлений. Мне кажется, все мы прекрасно поняли, что именно возникало в ту самую секунду. Карен указала нам на это рукой, протянутой с края пристани в сторону постепенно распадающейся станции «Мир».

— Сейчас, в тот самый момент, когда я говорю с вами, я и мой спутник находимся внутри этой станции — там, над Ист-Ривер. И мы будем там до самого конца, пока наши тела не сгорят дотла. Посредством антенны, которую мы образуем, эта реальность напрямую связана с другой — со станцией, что летает по орбите вокруг Земли. Когда эта станция полностью прекратит свое существование здесь, в дело вступит принцип обратного действия. Во мне возникнет точка пересечения бесконечностей, я сведу воедино куски разных пространственно-временных континуумов, которые я сейчас протягиваю через все существующие бесконечности. Станция, где мы заживо сгораем сейчас, содержит в себе три плана бесконечности — три синхронных, синтетически разобщенных, не пересекающихся слоя, имеющих одну и ту же связь со всеми измерениями Вселенной. И каждая бесконечность открывается нам в соответствии с характером распределения жертв. Реальность Альберта в 1970 году, наш собственный слой бесконечности, коль скоро наша физическая смерть удостоверена в этом отдельно взятом измерении, оторванном от Космоса, и ваш план, господа.

На этот раз люди заволновались. Люди всегда начинают волноваться, когда речь заходит об их выживании, даже если уже слишком поздно.

— Что вы хотите этим сказать? Нам не суждено выжить в ходе выполнения миссии? — выдохнул один из мужчин, облаченных в оранжевые скафандры.

Тому, кто никогда не слышал смеха Карен, не понять, что значит быть парализованным радостью исключительной чистоты — прозрачной, как кристалл, и прочной, как сплав титана с метеоритным железом; что значит столкнуться с этим весельем, приводящим вас в состояние, близкое к отупению, к гипнотическому трансу.

— Ну конечно, вы выживете, — сказала девушка, широко улыбнувшись, — иначе зачем бы я согласилась принести в жертву саму себя?

— Вы жертвуете собой в параллельном измерении, но при этом без тени сожаления собираетесь послать нас в реальную Вселенную — туда, где нас ждет верная гибель.

— Все вселенные реальны, но некоторые из них не оказались в числе избранных, вот и все.

— Что вы с нами сделаете? — с большей тревогой в голосе спросил второй космонавт.

Альберт Эйлер с умеренным интересом следил за ходом беседы, он не сводил глаз с горящей станции, он не сводил глаз с места своей смерти, он нацелил мозг на мгновение своей смерти.

— Вы будете принесены в жертву, как и каждый из нас, а вы на что надеялись? Только ваша жертва будет заключаться в том, что вы выживете в катастрофе, станция уцелеет, вы вернетесь на Землю, вы станете там героями.