Киевская Русь. Волк - Оксана Крюкова

– Чего надобно тебе, дура? – крикнул он ей.

– Ничего-ничего, хозяин, шум услышала, вот и прибежала посмотреть, все ли ладно здесь, – испуганно пролепетала хазарка.

– Убирайся, – рявкнул сотник, но тут же передумал. – Нет, постой!

Та замерла. Сжалась вся в комочек, предчувствуя беду.

Ярослав окинул девку взглядом оценивающим. Хороша была хазарка. Правда, немного потасканная дружинниками его славными, но все еще хороша.

Указал он ей молча рукой на перину порванную. Хазарка всхлипнула, глаза ужасом наполнились. Знала, что сей жест немой означает. Станет лютовать сейчас над ней. Ох, уж лучше всей дружине разом угождать, чем ему одному! Но девка покорно пошла к перине, знала, что сотник не любил неповиновения и мог пришибить. А жить-то хотелось.

Ярослав до зорьки утренней не отпускал бедную. Хотел словно за все обиды бабские наказать. Да из головы все не шли волосы златые да глаза изумрудные.

Отпустил он хазарку, когда сам уже изнемог. Та еле-еле из его терема выползла, поверить не могла, что жива. И не выдержала хазарка более унижения такого и побежала прочь от хозяина жестокого, куда глаза глядят.

А Ярослав обессиленный упал на пол и заснул тут же, как младенец, будто ничего и не сделал скверного.

***

Прошло два дня. Сотник княжеский полностью в тренировки воев погрузился. А еще ходил к княгине Ольге дела важные обсуждать да о болгарах с Византией толковать. Знали и Ольга, и Волк, что после разгрома хазар с одним из государств соседних придется сцепиться, ибо тем не понравится укрепившаяся Русь под боком. А Византия зорко смотрела за русами, только и ждала момента, когда те ослабнут.

На третий день к Ярославу кто-то в горницу постучался. Пошел сотник сам дверь открывать, так как служанки у него более не было. Хазарка решила, что лучше под татями да крестьянами лежать, чем под сотником прославленным да жестоким.

Открыл двери новгородец, а на пороге стоит Никита Емельянович Кузьмин. Ярослав, ни слова не сказав гостю незваному, пропустил его внутрь.

Купец, войдя в терем, осмотрелся деловито да подивился, что у сотника комодов особенно-то и не было. Точнее, если что и было, на дрова поколото да рядом с печкой лежит. Так и остался стоять Никита Емельянович посреди хором. Ярослав же к печке подошел, присел на корточки да стал дровишки подкидывать. У купца же ни имени, ни фамилии не спросил. И так знал, кто к нему пожаловал.

Постоял купец с минуту, помялся с ноги на ногу, посмотрел на молодца негостеприимного, да и решил первым разговор начать:

– Говорят, ты с вятичами сдружился, сотник княжеский? Вот и хотел спросить тебя, можно ли с ними торговлю наладить?

Ярослав холодно взглянул на купца серыми глазищами и снова взор свой к огню обратил, что в печке пылал.

– Не про торговлю спрашивать ты пришел, купец. Говори, что надобно, –сказал повелительно.

Никита Емельянович про себя подивился: «Вишь какой проницательный!», а на неприветливость сотника и открытое неуважение к седине гостя решил рукой махнуть, знал, к кому наведаться решил.

– Про дочку свою пришел толк вести, – ответил купец открыто. – Чай, знаком ты с ней.

– И что с дочкой? – равнодушно спросил сотник.

– Да вот решил рассказать тебе, сама-то не посмеет, что не повинна она ни в чем.

– А я ее ни в чем и не виню.

– Тогда почему дочь моя плачет уже несколько дней, с тех пор как тебя увидела?

– Это не мое дело. Мало ли что у бабы глупой на уме?

Никита Емельянович решил пропустить слова обидные мимо ушей. Не за ссорой пришел.

– Я знаю, что случилось два года назад, – начал свой сказ купец. – Она мне все поведала. Рассказала, что ты с собой ее звал тогда. Да не пошла она только потому, что меня обещалась клятвенно ждать и из дому не уходить с молодцем, пока не возвернусь я из Корсуни. Ты бы простил ее, сотник прославленный. Нет вины девицы в том. Не смогла она клятву нарушить, отцу данную. Оттого до сих пор и страдает.

Ярослав слушал речь купца, продолжая равнодушно поленья в огонь засовывать. А когда тот закончил свой сказ, выпрямился да посмотрел грозно на гостя своего.

– Мне нет до нее никакого дела. Зря пришел слово молвить. Все уже в прошлом и никакого значения не имеет.

– Чай, разлюбил?

Ярослав от такого вопроса неожиданного сначала оторопел, а потом рассмеялся язвительно.

– Разлюбил? А я любил ее, что ли?! То по молодости было, я тогда каждую девку любил. Уже и не помню, сколько их было в ту пору. И она – всего лишь одна из них, давно позабытых.

Никита Емельянович от обиды губу прикусил, хотел уже молвить речи бранные, да сдержался. Сам сотник княжеский перед ним стоял, а не холоп дерзкий.

– Ты прав, зря я пришел, – лишь сказал купец. – Думал поправить все, да исправлять вовсе нечего. Ты, видно, солгал ей тогда, что женкой своей назовешь, коли за тобой пойдет. Оно и к лучшему, что не пошла с тобой да позором голову свою ясную не покрыла за молодцем ненадежным.

И не дождавшись ответа сотника, купец поклонился да стремительно вышел из терема. Ярославу только и осталось, что взгляды гневные ему в спину пускать.

Никита Емельянович же шел домой довольный. Принизил дружинника гордого, лжецом назвал да в бесчестных помыслах уличил. И решил купец, что все дочке своей расскажет. И как сотник княжеский ее с другими девками сравнял, давно позабытыми, и как отрекся от любви к ней. Все расскажет купец. Не того она молодца выбрала, не того. Чай, посадник Смоленский куда лучше этого.

Внимательно выслушав в своей горнице рассказ отца о разговоре с Ярославом, Святослава лишь погрустнела немного, но осталась сидеть гордо.

– Ты забудь его, – уговаривал батюшка, – как он тебя давно уже позабыл. Недобрый он молодец, ежели от любви так открестился быстро, коли забыл, что в женки звал девицу.

Святослава слушала да отмалчивалась. Отец, сказав все, что хотел, вышел, решив девку одну оставить в горнице. Пусть посидит, подумает, ей сейчас это надобно.

Как только дверь за спиной батюшки закрылась, Святослава сразу вздохнула да тяжелую голову на руки сложила. Слова отца горько легли ей на сердце. Но плакать не стала. Не верила она сказанному. Не может быть, чтобы Ярослав от любви к ней отрекся. Он ее единственную среди всех девок киевских выбрал тогда на Вересне. Руку дал, чтоб через костер с ним прыгнула. А потом ласкал нежнее нежного, да не понасильничал, что могло быть только от любви большой да уважения. Не может быть, чтоб любовь умерла так сразу из-за обиды девичьей! С прочими своими полюбовницами сравнял, но и это неправда. Ведь он пред ней единственной сущность свою волчью не прятал, не притворялся молодцем славным. За то и полюбила его Святослава всем сердцем. А он ее в ответ.

– Сама к нему пойду да все разузнаю. Либо простит меня и во всем признается, либо прогонит прочь навсегда, – решительно сказала себе Святослава.