Люди зимы - Дженнифер МакМахон

И она снова стала смотреть в огонь, который уже успокоился: синие и зеленые языки пламени исчезли, и костер выглядел как обычно. Я отодвинулась от Тети подальше и сидела, обняв колени. Рука, которую она ущипнула, здорово ныла. Я даже подумала, что Тетя ногтями расцарапала мне кожу, но посмотреть не решилась. Лучше потерпеть, думала я. Лучше сделать вид, будто ничего не случилось, чем лишний раз раздражать Тетю.

Несколько минут прошли в неловком молчании, наконец, Тетя снова взглянула на меня.

«Я могу сказать тебе только одно, Сара Харрисон. Ты — очень необычная девочка, но ты и без меня это знаешь. У тебя внутри есть что-то такое, что делает тебя особенной, не похожей на других… — Она посмотрела на меня, и взгляд у нее был такой, что мне стало не по себе. — У тебя есть Дар, — продолжала Тетя. — Я ясно вижу его свет в твоих глазах. Ты чувствуешь волшебство и способна видеть много такого, что не видят другие… И знаешь, что я тебе скажу, Сара Харрисон?.. — Она улыбнулась и, наклонившись вперед, подбросила в костер еще несколько сухих веток, которые сразу же занялись огнем. — Если у тебя когда-нибудь будет дочь, твой Дар не просто перейдет к ней, но станет вдвое сильнее. Твоя дочь сможет перемещаться между мирами и будет такой же могущественной, как я… может быть даже еще могущественнее. Вот о чем рассказал мне огонь».

Сейчас мне очень хочется, чтобы Тетя снова оказалась рядом. У меня накопилось к ней немало вопросов, но если бы произошло чудо, и Тетя вернулась, в первую очередь я сказала бы ей, что тогда, много лет назад, она не ошиблась. Моя Герти была особенной. Она видела вещи, недоступные другим — ту же голубую собаку и Людей зимы, а это значит, что Герти действительно умела перемещаться между мирами.

Уже поздно, и я лежу в постели. Некоторое время назад в спальню заходил Лусиус, который принес мне стаканчик рома на ночь. В другой руке он держал коробку разноцветных рождественских леденцов.

«Это от Эйба Кашинга», — пояснил он. Я кивнула, и Лусиус поставил коробку на ночной столик рядом с кроватью.

Эйба я знаю — он управляет единственным в Уэст-Холле универсальным магазинам. Человек он суровый и немногословный, но он любил мою Герти. Каждый раз, когда мы приезжали в город за сахаром и мукой, Эйб незаметно совал девочке пакетик ирисок или лимонных леденцов, а на последний день рождения даже подарил ей отрез ткани на новое платье и несколько катушек с нитками.

Лусиус тем временем внимательно смотрел на меня. Ясный, спокойный взгляд, белоснежная сорочка накрахмалена, на брюках ни морщинки… Хотела бы я знать, как ему это удается — при любых обстоятельствах выглядеть таким ухоженным и аккуратным?

«Где Амелия?» — спросила я.

«Она внизу, — ответил он. — Сегодня я решил сам тебя проведать». — С этими словами Лусиус положил мне на лоб прохладную, чистую руку, потом взял двумя пальцами за запястье, проверяя пульс.

«Как ты себя чувствуешь?»

Я не ответила. Интересно, какого ответа он ожидал?

«Мартин очень за тебя волнуется, — продолжал Лусиус. — А с преподобным Эйерсом ты обошлась… совершенно непростительно».

В ответ я только прикусила губу.

«Сара… — Лусиус наклонился так низко, что его лицо оказалось прямо надо мной. — Я понимаю, у тебя большое горе… Мы все очень переживаем, и все-таки я прошу тебя немного постараться…»

«Постараться?..» — переспросила я.

«Постараться держать себя в руках. Герти уже не вернуть, а вам с Мартином нужно жить дальше».

После этого он ушел, а я одним глотком допила ром и откинулась на подушку. Одеяло, которым я была укрыта, казалось невероятно тяжелым. Еще немного, и оно бы меня просто расплющило.

«Герти уже не вернуть», — звучат у меня в ушах слова Лусиуса.

Потом я вспоминаю, как Амелия сказала, что на самом деле мертвые нас вовсе не покидают. Вспоминаю и думаю о том, как когда-то давно Тетя учила меня, что смерть — это не конец, а начало. Те, кто умер, просто переходят в мир духов, но остаются рядом с нами.

«Герти!.. — произношу я вслух. — Если ты здесь, пожалуйста, дай мне знак!»

Я жду. Лежу под одеялом и жду, пока от напряжения у меня не начинает ломить виски. Я надеюсь услышать тихий шепот или просто стук по столу, о котором упоминала Амелия, ощутить легкое прикосновение детских пальцев, которые напишут у меня на ладони слова.

Но ответа нет.

Я по-прежнему одна.

Гости с другой стороны

Секретные дневники Сары Харрисон Ши

23 января 1908 г.

Мы похоронили Герти шесть дней назад. Накануне похорон Мартин весь день жег огромный костер, отогревая землю на кладбище, чтобы в ней можно было выкопать яму для ее маленького гробика. Я следила за костром из кухонного окна и видела, как языки пламени бросают багровые отблески на лицо Мартина, а пепел сыплется на его непокрытую голову и плечи. Костер нагонял на меня ужас, ибо означал конец всего, что было мне дорого, сигнализировал о беде, которую я была не в силах предотвратить. Да и предотвращать, в общем-то, было уже нечего: Герти умерла, и мы собирались закопать ее тело. И все равно Мартин, озаренный пламенем костра, казался мне похожим на дьявола, который, злорадно ухмыляясь, бросает в огонь не поленья, а мои мечты и надежды. Он был небрит, щеки его ввалились, глаза запали, но мне его почти не было жалко. Впрочем, и отвернуться от окна я не могла — так я и простояла в кухне весь день, глядя, как огонь пожирает все, что осталось от моей жизни.

На похороны явился чуть не весь город — всем было охота посмотреть, как мы будем хоронить нашу маленькую девочку. Преподобный Эйерс устроил для них настоящее шоу, с умным видом рассуждая о Боге, о Его маленьких, невинных агнцах и неизъяснимой красоте и величии Его Царствия. Я его почти не слушала и даже не смотрела в его сторону. Мой взгляд был прикован к простому сосновому гробу, в который положили мою Герти. День выдался ясным, но на редкость холодным, с пронзительным ветром, и я непрерывно дрожала, но вовсе не оттого, что замерзла. Мартин попытался обнять меня за плечи, но я его оттолкнула, потом сорвала с себя куртку и накрыла ею гроб, чтобы Герти было хоть немного теплее.

Похороны стали последней каплей. Вместе с Герти в могилу ушло все, ради чего я жила. С тех пор я утратила надежду. Опустила руки. Откровенно говоря, я не видела смысла жить дальше. Если бы у меня хватило сил встать с постели, я бы сошла вниз, взяла ружье мужа, засунула в рот ствол и спустила курок. Несколько раз мне снилось, как я это делаю. Наяву я часто представляла себе это во всех деталях. Я мечтала об этом. Привкус сгоревшего пороха во рту преследует меня уже несколько дней, но мне он кажется сладким.

Каждую ночь во сне я убиваю себя…

…И просыпаюсь со слезами разочарования, потому что мне это опять не удалось, потому что я осталась жива — пленница в своем собственном слабом теле, заложница своей искалеченной жизни.

И я по-прежнему одна — одна в своей спальне с белыми стенами, покрывшимися от времени желтыми пятнами пыли, дыма и жира из кухни. В комнате больше ничего нет — только моя деревянная кровать, ветхая перина, стенной шкаф, где висит потрепанная одежда, небольшой комод с нижним бельем, да еще стул, на который Мартин садится, чтобы снять башмаки. Пока Герти была жива, эта комната — да и весь дом тоже — была приветливой и радостной. Теперь она напоминает склеп, такая она холодная, грубая и мрачная.