Витязь - Алексей Витковский

– Вот оно что… Пятьсот лет… А потом?

– Потом… Прогоним врагов. Русь расширится до Восточного океана. Огромные, богатые земли… Но германцы и французы за те триста лет уйдут далеко вперед. Станут сильны. Очень сильны. Снова будут войны – ты таких не видел… И так без конца. Я сам с такой войны… И нам все время придется их догонять. И снова кровь…

– Ратиться будут всегда… Здесь нет беды. Но не нравится мне такое грядущее. Что мы, хуже франков? Был у них толковый конунг – Карл, да помер. А теперь свеи, даны да урмане делят их землю как хотят…

Сидевший на соседнем весле воин с татуированными плечами и лицом вдруг обернулся. Звали его Весемир, родом он был из западных славян, лютичей.

– Скажи-ка, Олекса, а наши земли? Аркона, Волин, Бранибор – что там будет?

Сашка уже пожалел, что завел этот разговор. Но, как говорится, назвался груздем…

– Бранибор станет Брандербургом. Ваши земли займут саксы. Аркона падет последней…

– Саксы?! Надсмехаешься ты, что ли! Мы их бьем завсегда!

– Правильно, да только деретесь вы между собой да с бодричами. Пока будете биться, саксы станут сильны и сожрут вас….

– Страшные ты слова говоришь, Александр…

Савинов вздрогнул. Ольбард, оказывается, стоял рядом, слушал. Лицо его было печальным.

– А Святослав, Игорев сын, что ждет его?

– Он будет великим воином, князь. Многие века его имя будет созвучно славе и мужеству. Он разобьет хазар, так что те не поднимутся больше, возьмет Саркел, Тмутаракань надолго станет нашей, возьмет Болгарию, будет биться с греками. Правда, ему придется оттуда уйти… А на днепровских порогах его подстерегут печенеги и убьют… И чашу из черепа его сделают. Паскуды!

Ольбард только мрачно кивнул и долгое время стоял молча. Савинова удивила его реакция. Сам Сашка всегда приходил в бешенство, натыкаясь на этот эпизод в книгах. Какой же поганью надо быть, чтобы так относиться к храброму врагу!

Поднявшийся ветерок сморщил сияющую гладь воды. Солнце светило по-прежнему…

– То, что ты поведал, печально, но вижу – се правда. Что до Святославовой смерти… Не надругались над ним печенеги. Великую честь оказали ему! Пить вино из черепа великого воина – значит, причаститься к его мудрости!.. Однако боги не решают за нас. Сильный и мудрый может избежать беды. Пророчества и предначертания исполняются там, где люди покорились судьбе. Если ты знаешь где ловчая яма, то обойти ее нетрудно. Потому грядущее содержится в нынешнем. Руны рекут – ничто не предопределено, и нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать, – он остро глянул Сашке в глаза, отвернулся и пошел на корму.

Сашка налег на весло. Какая-то мысль не давала ему покоя. Вертелась рядом, просилась… Как кошка, царапающая дверь квартиры. Но стоило попытаться ее ухватить – ускользала прочь. Откуда она взялась? Князь что-то говорил… Ничто не предопределено… Нет, раньше…Что-то… И вдруг он понял, и понимание это едва не пригнуло его к доскам палубного настила. Огромная, тяжкая ноша… Но кто я такой, чтобы замахиваться на историю?.. Разве может человек, один человек, изменить все? Ход истории?.. Столько судеб и сил переплетено в нем!.. Но мысль не уходила, наоборот, она, как забияка на ярмарочной площади, встала посередь дороги, с вызовом ухмыляясь. Да, с вызовом! Никто здесь не обладает такой информацией, как он! Никто не знает последствий! Он, Савинов тоже знает не все, но многое… Знает, значит, может изменить!!!

– Силен и славен Тохтамыш, что не оставил от Москвы и праха, – продекламировал он. – Но был раздавлен, словно мышь, железной ратью Мономаха![69]

Храбр удивленно посмотрел на него.

– Мы прорвемся, брат! – сказал ему Сашка. – Все будет хорошо!

Тот в ответ недоверчиво покачал головой.

«Весла суши! – донеслось с кормы. – Ставьте ветрило! Ветер идет!»

…Спутанно помню – кровь повсюду,

Душу гнетущий мертвый страх,

Ночь, и героев павших груду,

И труп товарища в волнах…

Николай Гумилев. «Товарищ»

– В Изборске сидит Труворов внук Вадим, – рассказывал Храбр, – у него пять сотен русинов.

– Погоди, разве русин – это не название народа? Ведь вы сами себя так называете.

– Русин это воин, живущий мечом. А мы варяги – русь. Это то же, что урмане, к примеру, или словене. Есть еще россы – те в Полянской земле, где Киев. Все мы дети Славена, если не считать урман, да и те нам родня, правда дальняя. Русином же может быть любой – вятич, древлянин, хузарин ли, рус ли. Хватило бы воинского умения да удачи.

– А почему усы синие?

– Ишь, как много у тя вопросов. За пазухой их прячешь?.. Усы синие у тех, кто варягом родился, как я или Святомир. Это наш знак. Чубы же только у вождей, а синий у Ольбарда одного – он старший в роду. Ты же теперь тоже варяг – русь, но им не родился. Потому подбородок брей, а усов красить не можешь.

– А Ольбард? Сколько у него русинов?

– В малой дружине – пять сотен.

– Значит, в большой – ополчении – тысяч десять?

– Когда как – бывало и поболее… Так на чем я… Да, а в Полоцке – князь Рогволт. У него дружина сильна – без малого тысяча русинов. Поболее только у киевлян. Да новугородцы могут выставить столько же. У Малфреда Древлянского – пятьсот мечей, но ополчение очень большое…

– Интересно. У нас его везде Малом пишут, а варягов вообще считают свеями или данами.

– Малфред – оттого, что готского рода. Ну, а насчет того, что варяги – свеи, ты тут никому не говори. Обидеться могут… Может, там у вас и все остальное переврали? Хотелось бы верить…

Савинов пожал плечами:

– Мне бы тоже хотелось. Но, как говорили древние римляне: «Хочешь мира – готовься к войне!» Будем исходить из того, что переврали не все.

Они сидели у костра и тихо беседовали. Была ночь. Кругом вповалку спали воины, завернувшись в плащи. У берега темнели силуэты кораблей. Уже два дня они шли морем вдоль берега, сначала на юг, а потом на юго-восток. Непрерывной чередой тянулись поросшие лесом скалы, бухты, мысы. Нигде ни дыма, ни человеческого жилья. Правда, Храбр утверждал, что в лесах живут весины, но чужих они не любят и потому не показываются. В море некоторое время видны были большие острова. Надо думать – Соловки. По этим ориентирам Сашка уверенно идентифицировал место как Онежскую губу. Значит, теперь – вверх по Онеге, а там по рекам и до Белоозера недалеко. Говорят – если на волоках не замешкаемся, то дома будем через полторы-две недели.