Суть дела - Эмили Гиффин

Вэлери сглатывает, представляя восемьдесят процентов, насколько хуже могло быть с Чарли.

— Как долго она находилась в больнице? — спрашивает Вэлери, в горле у нее внезапно пересыхает.

— Да не помню, — пожимает плечами Тони. — Долго, очень долго. Много месяцев. Даже, может, год.

Вэлери кивает, у нее сжимается сердце при мысли о катастрофе, о неизмеримом ужасе на той набережной. Представив языки пламени, охватившие самолет и всех людей в нем, она закрывает глаза, чтобы отогнать встающие образы.

— Вам не плохо? — спрашивает Тони.

Она поднимает взгляд и видит, что Тони придвинулся ближе, стоит, сжав руки и наклонив голову, и выглядит странно изящным для такого коренастого, дородною мужчины.

— Не нужно мне было... Я поступил бесчувственно.

— Ничего. Нам очень повезло по сравнению с ней. — Вэлери допивает вино, ей вдруг отчаянно хочется побыстрее вернуться в больницу, и в этот момент из глубины помещения появляется повар с пакетом еды навынос.

— Кальцоне и домашний салат?

Вэлери благодарит и лезет в сумку.

Тони поднимает руки и говорит:

— Нет-нет. Прошу вас. Это от заведения. Просто приходите повидать нас, хорошо?

Вэлери пытается возражать, но потом благодарно кивает и обещает прийти.

— Ну как он? — спрашивает Вэлери Джейсона, войдя в палату и увидев Чарли в той же позе, в какой она его оставила.

— Так и спит. Он спал даже во время перевязки, — говорит Джейсон.

— Хорошо, — произносит она; ему требуется отдых, и каждая минута сна — это минута без боли, хотя иногда Вэлери думает, что его ночные кошмары хуже всего остального. Она скидывает туфли и надевает тапочки — это часть ее ежевечернего ритуала.

— Итак? Как все было?

— Было замечательно, — тихо отвечает Вэлери, думая о том, как быстро пролетело время, пока она сидела там с Ником, как приятно и легко чувствовала себя. — Мы очень хорошо поговорили.

— Я имею в виду еду, — поднимает брови Джейсон, — а не компанию.

— Еда была отменная. Вот.

Она передает пакет брату, который бормочет что-то себе под нос.

— Что? — переспрашивает Вэлери.

Джейсон повторяет медленнее и громче:

— Я сказал: «По-моему, кто-то увлекся доктором Ботимусом».

— Доктором Ботимусом? — опять переспрашивает Вэлери, закрывая жалюзи. — Это какое-то сленговое слово, которого я не знаю?

— Да. Доктором Ботимусом. Доктором-бессребреником.

Вэлери нервно смеется и повторяет:

— Бессребреником?

— Доктором Совершенство, — подмигивает ей Джейсон.

— Я не встречаюсь с женатыми мужчинами, — твердо произносит Вэлери.

— Я не сказал, что ты с ним встречаешься. Я только сказал, что ты им увлеклась.

— Я не увлеклась, — возражает Вэлери, представляя темные глаза Ника, его манеру прищуриваться с легкой гримасой, когда он излагает свою точку зрения или проявляет категоричность. Ей приходит в голову, что ее возражение может показаться чрезмерным, и ей не следует так уж сильно протестовать, особенно учитывая их с Джейсоном привычку часто болтать о классных парнях, в том числе и о женатых, ну хотя бы взять того холостяка, который живет через улицу и иногда с голым торсом поливает свой газон.

Джейсон открывает пакет, нюхает и одобрительно кивает.

— Так о чем вы говорили все это время?

— О многом, — отвечает Вэлери и вспоминает, что еще не рассказала Джейсону о корзине от Роми. Она хочет сделать это сейчас, но внезапно чувствует усталость и решает отложить эту историю до утра. — О работе. О его детях. О школе Чарли. Много всего.

— Ты не намекнула ему, что он немного увлекся?

— Не начинай.

— Это ты не начинай, — говорит Джейсон. — Ты вступаешь на опасную дорожку, западая на такого Болдуина, как он.

— Как скажешь. — Вэлери смеется над термином «Болдуин» и думает, что разок действительно влюблялась в Билли — или кто уж там из братьев снимался в фильме «Коматозники», — но Ник нисколько его не напоминает. К несчастью для нее, думает она, наблюдая за поедающим кальцоне Джейсоном, у Ника даже глаза красивее.

— Тесс? — зовет меня Ник в тот вечер, когда наконец ложится в постель во втором часу ночи. Его голос нежен, это почти шепот, и меня захлестывает волна облегчения, слыша, как он вот так произносит мое имя.

— Да, — шепчу я в ответ.

Он делает несколько глубоких вдохов, словно набираясь мужества заговорить, и мне хочется заполнить молчание вопросом, о чем он думает. Но я заставляю себя ждать, чувствуя, что его следующие слова все объяснят.

— Прости меня, — наконец произносит он, притягивая меня к себе и обнимая. Даже без этого объятия я знаю: на этот раз он говорит искренне. В отличие от его извинения за опоздания сейчас в его голосе нет ни обязательности, ни автоматизма.

— За что простить? — выдыхаю я все еще с закрытыми глазами. Обычно это пассивно-агрессивный вопрос, по этой ночью он искренен. Я действительно хочу знать.

— Я прошу прощения за свои слова. Это неправда. — Он делает еще несколько глубоких вдохов, выдыхает через нос, а потом говорит: — Ты прекрасная мать. Прекрасная жена.

Он целует меня в щеку, под ухом и крепче обнимает, теперь он прижимается ко мне всем телом. Он всегда так мирится, действиями перекрывая слова, и хотя в прошлом я всегда критиковала и сопротивлялась такой манере, этой ночью я не возражаю. Напротив, я теснее прижимаюсь к нему, изо всех сил стараясь ему поверить, отбросить назревающие сомнения в наших отношениях. Я знаю, Ник всегда был немного нечестным бойцом, скорым на обидные слова, о которых потом жалел, но они на самом деле вырывались у него невольно. Однако я все же задаю себе вопрос: нет ли в них правды?

— Тогда почему ты так сказал? — шепчу я между его и своими поцелуями. — Почему ты сказал, что ничего не получается?

Я думаю, эти две вещи не исключают одна другую. Я могу быть прекрасной женой и матерью — а отношения все равно могут разлаживаться. Или медленно разрушаться.

— Не знаю... Иногда меня такая досада берет, — говорит Ник, стягивая с меня брюки от тренировочного костюма с чувством быстро нарастающей необходимости.

Я пытаюсь сопротивляться, хотя бы для того, чтобы закончить наш разговор, но и сама проваливаюсь в яму всепоглощающего физического притяжения к мужу. Потребности в нем. Такие ощущения были у меня в начале наших отношений, когда мы вместе спешили домой из школы и занимались любовью по два-три раза за ночь. Давно со мной такого не было.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — говорит Ник.