На высотах твоих - Артур Хейли

В доме было тепло, и Элан повертел шеей в жестком крахмальном воротнике белой рубашки, которую надел под единственный приличный костюм пуританского темно-серого цвета.

– Пойдем в гостиную, – пригласила Шерон. – Дед сейчас подойдет.

Он пошел за ней через зал. Шерон распахнула дверь, и на них хлынул поток солнечного света.

Комната, в которой они оказались, была еще просторнее вестибюля, но тем не менее очень светлая и потому не производившая давящего впечатления. Обставлена она была чиппендейлом и шератоном , на полу – светлые персидские ковры, стены обтянуты дамасской тканью и украшены золочеными хрустальными бра. Несколько подлинников маслом: Дега, Сезанн и более современный Лоурен Харрис. Один угол гостиной целиком занимала гигантская пушистая елка, поблескивавшая рождественскими украшениями, рядом стоял “стейнвей” . Закрытые сейчас створчатые окна выходили на выложенную каменными плитами террасу.

– А дедушка, я так понимаю, это сенатор Деверо? – уточнил Элан.

– Ох, я забыла, что ты можешь не знать. – Шерон указала ему на канапе и сама села напротив. – Мои родители, понимаешь, развелись. Папа живет в Европе, по большей части в Швейцарии. А мама снова вышла замуж и уехала в Аргентину, а я вот живу здесь.

Произнесла она это все с подкупающей откровенностью и без тени горечи или сожаления.

– Так-так-так. Вот это и есть тот самый молодой человек, – пробасил сенатор Деверо от двери.

Седые волосы тщательно причесаны, безупречно отутюженная визитка без единой морщинки, в петлице рдел бутончик розы. Потирая ладони, сенатор прошел в гостиную.

Шерон совершила обряд представления.

– Прошу простить меня, мистер Мэйтлэнд, – с изысканной вежливостью извинился сенатор, – что побеспокоил вас в праздничный день. Уповаю, что не причинил вам уж очень больших неудобств.

– Нет, сэр, – пробормотал Элан.

– Отлично. Тогда, может быть, прежде чем мы перейдем к делу, не откажетесь отведать с нами старого хереса?

– Благодарю вас.

Только теперь он заметил стоявшие на столе красного дерева бокалы и хрустальный графин. Пока Шерон разливала херес, Элан позволил себе обратиться к старому Деверо:

– Изумительно красиво у вас здесь, сенатор.

– Приятно слышать, что вам нравится, мальчик мой, – старик, похоже, испытывал искреннее удовольствие. – Всю свою жизнь я посвятил тому, чтобы окружить себя изысканными и изящными вещами.

– Дедушка у нас весьма знаменит как коллекционер, – сообщила Шерон, протягивая им бокалы. – Беда только в том, что порой кажется, будто живешь в каком-то музее.

– Молодежь презирает старину или только делает вид. – Сенатор Деверо снисходительно улыбнулся внучке. – Хотя Шерон, по-моему, еще не безнадежна. Интерьер этой комнаты мы замыслили вместе с ней.

– И с весьма впечатляющим результатом, – польстил Элан.

– Признаюсь, я и сам так считаю, – сенатор обвел комнату любовным взглядом. – У нас здесь есть несколько совершенно особенных вещиц. Вот это, например, великолепный образец искусства времен династии Тан . – Его пальцы коснулись ласкающим движением тонко раскрашенной глиняной фигурки всадника на лошади. Она стояла отдельно на мраморной плите высокой подставки. – Столетия назад ее изготовил гениальный мастер, живший в цивилизации, возможно, гораздо более просвещенной, нежели наша собственная сегодня. "

– Она действительно само совершенство, – согласился Элан.

"Да в одной только этой гостиной целое состояние”, – уколола его мысль. По контрасту с окружающей роскошью сразу вспомнилось убогое двухкомнатное бунгало Тома Льюиса, где он провел вчерашний вечер.

– А теперь к делу, – голос сенатора зазвучал сухо и деловито.

Все трое расселись.

– Приношу извинения, мальчик мой, за столь внезапное и срочное приглашение. Возникло, однако, одно дело, пробудившее во мне озабоченность и сочувствие. И, как мне думается, оно не терпит отлагательства. – Сенатор Деверо далее объяснил, что его заинтересовал судовой заяц Анри Дюваль, “этот несчастный молодой человек, без крова и без родины, что стоит у наших ворот, моля во имя гуманизма о разрешении на въезд”.

– Да, – сказал Элан, – читал я вчера эту историю. Помнится, мне еще подумалось, что здесь мало что можно предпринять.

Шерон, внимательно слушавшая их беседу, вмешалась:

– Это почему же?

– Главным образом потому, что канадский закон об иммиграции весьма жестко определяет, кому разрешен въезд, а кому нет.

– Но газеты пишут, – возразила Шерон, – что его даже не выслушали в суде.

– Да, мальчик мой, вот на это что скажете? – сенатор вопросительно вздернул бровь. – Где же наша хваленая свобода, если человек – любой человек – не может обратиться в суд?

– Поймите меня правильно, – терпеливо объяснил Элан. – Я ведь не защищаю существующее положение вещей. Более того, мы изучали закон об иммиграции на юридическом факультете, и я считаю, что в нем много не правильного и несправедливого. Я говорю о законе в том виде, в каком он сейчас действует. А если речь идет о его изменении, то это больше по вашей части, сенатор.

Сенатор Деверо горестно вздохнул.

– Вот это трудно, ох как это трудно с таким негибким правительством, какое сейчас у власти. Но скажите мне, вы действительно уверены, что для этого несчастного молодого человека так-таки ничего нельзя сделать – в юридическом смысле, имею в виду? Элан колебался:

– Но это только экспромтом.

– Естественно.

– Ладно, если предположить, что изложенные в газетах факты достаточно достоверны, то этот Дюваль не имеет вообще никаких прав. Прежде чем он смог бы обратиться в суд – если такой шаг принес бы какую-нибудь пользу, в чем я сомневаюсь, – ему было бы необходимо получить официальное разрешение на въезд в страну, что представляется маловероятным. – Элан бросил взгляд на Шерон. – По моим расчетам, все закончится тем, что судно продолжит плавание, а вместе с ним и этот Дюваль.

– Возможно, возможно, – протянул сенатор, разглядывая пейзаж Сезанна, висевший перед ним на стене. – А все же иногда в законах обнаруживаются лазейки.

– И очень часто, – согласился Элан. – Я же предупредил, что высказываю мнение, что называется, в предварительном порядке, без изучения вопроса. Чистый экспромт.

– Да, конечно, я понимаю, мальчик мой, – сенатор оторвал наконец взгляд от картины и вновь продолжил деловым тоном:

– Именно поэтому я прошу вас как можно глубже изучить это дело и посмотреть, найдутся ли какие-либо лазейки. Короче, я хочу, чтобы вы как адвокат представляли интересы этого несчастного молодого человека.