Древнейшие цивилизации Русской равнины. Русь старше ариев - Анатолий Абрашкин

В ведийской мифологии Яма – сын солярного божества. Он владыка царства мертвых, что указывает на исключительную древность. «Ригведа» (X, 10) содержит гимн-диалог Ямы и его сестры-близнеца Ями, в котором Ями предлагает Яме свою любовь (инцест), чтобы иметь потомство, но он отказывается, ссылаясь на их кровное родство:

Никогда не стану я соединять (свое) тело

с твоим телом!

Плохим называют (того), кто войдет к сестре.

Готовь себе любовные утехи с другим, чем я!

Твой брат, о прекрасная, не хочет этого.

Гимн представляет собой вариант архаического близнечного мифа о прародителях человечества. Одноименные герои иранской «Авесты» Йима и Йимак женятся и становятся первопредками людей, тогда как в ведийской трактовке отражена сравнительная зрелость этических и религиозных воззрений, инцест отвергается. Похоже, что тем самым мы нашли ту заслугу, за которую Малелеил был прославлен.

Место Ямы в ведийском пантеоне не вполне определенное: хотя его имя фигурирует в перечислениях богов, сам он богом нигде не назван, а только «царем мертвых». Отсюда делают вывод, что вначале он мыслился смертным. Согласно «Ригведе», он был «первым, кто умер» и открыл путь смерти для других. В этом качестве он сродни Адаму. Иранский двойник Ямы – Йима – также, подобно Адаму, называется первопредком человечества, культурным героем, создателем благ цивилизации и устроителем социальной организации общества, а скандинавский «брат» – Имир – вообще первое антропоморфное существо, из тела которого был создан мир. Эпоха Малелеила-Ямы – время восстановления мира, разрушенного катастрофой, попытка возвратить утраченный золотой век человечества. Но вместе с тем это и время разделения ранних индоевропейцев: Яма, Йима и Имир – «птенцы» одного гнезда, разлетевшиеся в разные стороны. Правда, они не теряли связи, и у Ямы был выбор среди невест другого рода.

Теперь от мифологии к истории. Воспреемницами рессетинской культуры выступают бутовская археологическая культура Волго-Окского междуречья и свидерская археологическая культура, простиравшаяся от долины Вислы на западе до долины Немана на востоке, от бассейнов Припяти – на юге, до южного побережья Балтийского моря – на севере. Все известные к настоящему времени бутовские стоянки располагаются на равнинах, сформировавшихся у окраин покровных ледников (зандрах). Развитие культуры происходило на фоне масштабных экологических изменений растительного и животного мира, когда лесотундровые зоны превращались в тайгу. Зандры с их обилием водоемов и разного рода живности становятся местом, наиболее оптимальным для жизни и привлекательным для заселения. Бутовцы предпочитали занимать речные и озерные террасы или омываемые водой песчаные острова. А. Н. Сорокин в статье «О связях населения бассейна реки Оки в раннем мезолите» пишет: «Анализ каменного инвентаря волго-окских и соседних культур показывает, что наибольшее сходство у бутовской культуры прослеживается не со свидерской, а с местной рессетинской. Сопоставление кремневых комплексов бутовской культуры со свидерскими приводит к выводу, что свидерские элементы при этом не были основными». На основании этого можно заключить, что цивилизационные импульсы шли с берегов Волги на запад – от рессетинцев к свидерцам, но последние в какой-то момент вступили в контакт с бутовцами. Другими словами, ранние индоевропейцы на тот момент представляли достаточно устойчивую общность людей, склонных более к сотрудничеству и единению, нежели к обособленному существованию.

Новым типом хозяйствования населения Русской равнины в этот период становится охота на северного оленя. Коллективы охотников составляют по 35–40 человек. Они устраивают засады в местах переправы животных. Оружие людей составляют лук и стрелы. Запасы мяса позволяли человеку оборудовать стационарные стоянки. Место для жилья выбиралось в балках и оврагах. Хорошо сшитая одежда, комбинезоны, куртки с застежками, непромокаемые накидки из кишок животных спасали людей от 45‑градусных морозов. Несмотря на холод, здесь было не голодно. Наземные жилища обогревались жиром и костями животных, а также дровами из деревьев. В случае неудачных заготовок оленины на зиму человек уходил вслед за оленем к югу, где преобладали леса. Там в одиночку бродили олени-самцы, а оленихи с детенышами паслись группами не более 20 особей. В зимнее время трудно подойти к оленю на расстояние ближе чем сто метров, поэтому в арсенале охотников появились сети и петли. К этому времени, видимо, следует отнести и приручение оленя.

Культ оленей широчайшим образом отражен в искусстве самых разных народов Евразии от каменного века до Средневековья. Такая повсеместность свидетельствует о том, что представления об олене как священном животном и об оленихе как Прародительнице всего животного мира являются отголоском общей для евразийских народов стадии охотничьего быта в эпоху неолита. И русский народ не служит исключением из правила. «У верховьев реки Ваги существует такой обычай: в первое воскресенье после Петрова дня (Петров день – 29 июня) убивают перед обеднею быка, купленного на общий счет целой волостью, варят мясо в больших котлах и по окончании обедни съедают сообща миром. Предание уверяет, что в старое время в этот день выбегал из леса олень и что именно это животное было убиваемо на праздничный пир; но однажды крестьяне, не дождавшись оленя, заменили его быком, и с той поры олень уже не показывался. По другим легендам, к жертвенному месту чудесным образом приходили два оленя или две лани, приводившие своего олененка в качестве жертвы» (А. Н. Афанасьев). Русское имя Алена (Олена) связано со словом «олень». Олень изображен на гербе Нижнего Новгорода – родного города автора, и у нас есть все основания предположить, что это отголосок бутовской эпохи.

Около середины 9‑го тысячелетия до н. э. произошло значительное похолодание климата в Европе, вследствие чего вымерзли отдельные лесные массивы. Это предопределило уход части свидерцев сначала в Закарпатье, а затем к Дунаю. Одна из волн свидерского движения, миновав Дарданеллы, накрыла Малую Азию и Ближний Восток и приняла участие в создании здесь тахунийской археологической культуры. Свидерцы-тахунийцы стали строителями первых малоазийских и ближневосточных городов. Об этом подробно и убедительно рассказывает книга Н. А. Николаевой и В. А. Сафронова «Истоки славянской и евразийской мифологии». Дома Иерихона и Бейда (поселение на юге Иордании, 390 км от Иерихона) стояли на каменных фундаментах. Часть помещений сильно заглублена в землю и отделена от верхних перекрытием из толстых известняковых плит. Вход в дома осуществлялся через вестибюль в торцовой части. За ним шел коридор шириной в один метр. Каменные стены и пол были покрыты несколькими слоями обмазки и окрашены в красный и кремовый цвет. Вдоль стен в комнатах находились сиденья; в центре возвышались очаги. Эти элементы повторились чуть позже в архитектуре Чатал-Гуюка в Анатолии.

«В свидерской культуре Европы известно 14 жилищ четырех типов. Все они находят безупречные аналогии в строениях тахунийской культуры на поселении Бейда» (Н. А. Николаева, В. А. Сафронов). Сходство в приемах домостроительства, тождество самих жилищ и каменного инвентаря свидерской и тахунийской культур заставляют искать истоки последней в позднепалеолитических памятниках Восточной Европы. Домостроительство тахунийской Бейды сохранило многие элементы свидерской строительной традиции, но не стало ее прямым продолжением, усвоив в Восточном Средиземноморье достижения в этой области натуфийской культуры.