Одиночество вдвоем - Файона Гибсон

— Ладно, пойду взгляну на мясо, — произнесла она.

— Я же сказал тебе, мама, мы не голодны.

В ее отсутствие меня так и подмывало спросить: «Почему она ко мне так относится? Неужели она недовольна тем, какую женщину выбрал ее сын?» Меня удерживало то, что я еще недостаточно хорошо знала Джонатана. Как отца — да, но не как человека, который хотя бы немного поспорил со своей матерью. Чтобы отвлечься, я уставилась на фарфорового ястреба, подозрительно смотревшего в мою сторону.

Констанс вошла в комнату, держа три тарелки, на которых лежало темное мясо с подливкой и серой картошкой. Она поставила их на овальный обеденный стол.

— Соевый соус? — спросила она у Джонатана.

— Спасибо, не надо. Выглядит аппетитно итак, — пробормотал он.

Она стояла над нами и наблюдала, как мы возимся с мясом.

— Может быть, ты сядешь? — произнес Джонатан.

Она опустилась на украшенный кисточками горчичного цвета стул. Я поняла, что Джонатан поступил мудро, проявив осторожность к ее стряпне. В ней отрава. По крайней мере, в моей — точно. Она сердито смотрела в мою тарелку, проверяя, беру ли я нужный кусок со стрихнином.

— Мама. У нас хорошая новость, — произнес Джонатан. У него явно возникли проблемы с мясом. Его челюсти работали с шумом, но все безрезультатно. — Мы назначили дату, — сказал он, проглатывая не жуя.

Констанс отвернулась от моей тарелки и с огорченным видом уставилась в свою. Ее всклокоченные волосы прилипли к щекам.

— Свадьбы, — прибавил он.

Она погрузила вилку в подливку и облизала ее.

— Я тебе сказала, что те люди вернутся? Возможно, в понедельник. Они не будут обращать меня в свою веру, я довольно ясно дала им это понять. Но если ко мне приходят в гости, то мне это нравится. — Она смотрела на меня так, как будто удивлялась тому, что я не потеряла сознание и не раскроила свой череп о камин.

В отличие от Констанс, моя мать очень хотела, чтобы я за кого-нибудь вышла замуж. По сути, за любого. Она приглашала домой молодых парней, смущающихся мальчиков, таких как сыновья моих учителей, или скучающего вида юношу, который бродил по нашей улице с приставленным к уху радио и говорил сам с собой. Она разогревала для них еду, что-то вроде хрустящих блинчиков Финдус. Это было до ее встречи с Эшли, когда она еще и не мечтала о прикладывании с помощью клейкой ленты «лошадиных таблеток» к вискам. Она покупала дешевые кейки и сыпала сахар куда только можно, даже в йогурт. Он крошил мои зубы. К средней школе у меня было полно пломб.

Когда приходили мальчики, на ней было мало одежды (может, она всегда так делала, но мне это бросалось в глаза, только когда приходили гости). Можно было созерцать ее бедра через тонкую юбку, ее сероватый лифчик под выцветшей нейлоновой блузкой. Она напоминала мне одну из фантазий мальчишек, ту, в которой они носят рентгеновские очки, позволяющие им видеть сквозь женскую одежду.

— У твоей мамы красивые ноги, — заметил как-то парень с радио в ухе, и его лоб слегка покрылся потом.

Эти мальчики и я торчали в разных комнатах. Гость устраивался в моей спальне, где проводил время в безделье, и его внимание привлекали лишь высохшие фломастеры и спирограф. Я слонялась по комнате для гостей, свертывалась калачиком под заброшенными гладильными досками и стульями с тусклыми хромированными ножками. В конце концов мама перестала приглашать кого-либо в гости, сказав, что я необщительная. Она была права: я не хотела, чтобы кто-то был у меня дома. Я познакомилась с усердным мальчиком из Глазго с бледным лицом и любовью к серьезной литературе, но я не приводила его домой. Он приводил меня на заднюю площадку теннисного корта, где мокрые листья папоротника касались наших ног. Мы целовались, потом он вытаскивал свой половой член и яростно им тряс. У него был остекленелый взгляд. Я боялась, что он может себе что-то повредить, кровеносный сосуд например.

— Ты не против, если я подрочу? — спросил он, обхватив его посередине.

Это прозвучало, как если бы он сказал: «Ты не против, если я буду Чеховым?»

Джонатан пребывал в своем обычном пост-Констанском настроении. (Навестили мать: поставить галочку!)

— Ей надо выбираться оттуда, — сказал он, оторвав взгляд от дороги, чтобы убедиться, слушаю ли я. — Когда она приехала туда, дома были новые. Люди подстригали свои живые ограды, общались между собой. Теперь посмотри на них. Никого не волнует, что ее окна зашторены.

— Может, они думают, что там клуб с бизнес-ланчем, музыкой и все такое, — предположила я.

— Она должна переехать. Надо, чтобы ее окружали люди. Нам придется что-то сделать.

Я представила, что Констанс живет с нами, грохочет нашими кастрюлями и готовит свое мясо, и решила туда не ехать.

— Кажется, она недовольна нашей свадьбой, — осторожно сказала я.

Он засмеялся.

— Я не представляю, чтобы мама была довольна кем-то, на ком я хотел бы жениться.

Почему взрослые женщины стремятся привязать к себе своих отпрысков? Неужели я буду такая же с Беном, свирепо смотреть на его подруг, отпугивать их своей стряпней? Бет сказала мне, что ее мать плакала неделями, постоянно убегала в другие комнаты, поливала свое лицо холодной водой, когда та сообщила ей о помолвке с Мэтью. Что ж, я могу это понять. Но определенно, я не буду так раздражаться, словно меня обворовали, когда Бен уйдет из дома.

Мои родители слегка передернулись, когда я уехала. Они повезли меня в южном направлении и оказались в пробке на автостраде М25. Мать в панике схватила карту и сказала: «На ней не указаны отдельные улицы. Мы будем кружить и кружить вечно». Папа наугад выскочил на какой-то перекресток, и мы покатили вокруг восточной части Лондона, проехав пять раз мимо Музея детства. Полицейский подозрительно уставился на нас. При каждом случае мама произносила фальцетом: «Это здание выглядит восхитительно. Что это?» Наконец папа припарковался у шаткого строения, чуть ниже которого размещался клуб под названием «Джунгли». Я нашла себе хорошую работу в качестве читателя добровольных историй, посланных в женские журналы, большинство из которых были написаны неразборчиво шариковой ручкой зеленого цвета, с кляксами. Мой новый патрон сказал мне о свободной квартире, принадлежавшей его подруге. Одна стена гостиной была окрашена в черный глянцевый цвет, а все место представляло собой дренажную сточную канаву.

— Выглядит чудесно. Скоро ты освежишь тут все, — заметила мама.

Папа таскал в коробках из-под бакалейных продуктов мое барахло. У него был такой вид, словно он был готов крепко обнять меня, но так и не обнял.

— Мы уезжаем. Надо где-нибудь поесть, прежде чем все закроется.

Джонатан нажал на клаксон при виде велосипедиста, быстро проскочившего перед нами.

— Нам надо устроить, чтобы моя мама и твои родители встретились. У меня есть отгулы. Почему бы нам в пятницу не устроить пикник с барбекю?