Начало - Андрей Лео

— Чтобы на тебя так сыпалось злато и серебро!

О, с этим пожеланием я абсолютно согласен. Потом мы болтали и песни пели. Меня уговорили повторить песенку про улыбку, а так как сестрёнка её тоже вызубрила, то спели мы вдвоём. Но на этом она не успокоилась и упросила спеть «Облака, белогривые лошадки». Дёрнул чёрт порадовать ребёнка второй песенкой. Довольные гости слушали нас и улыбались. В общем, славно отдохнули, даже веселее получилось, чем на дне рождения. Жаль только, собаку так никто и не признал.

В субботу взял копчёного зайца и пошёл к деду Ходоку на расправу, э-э… то есть на обучение. Полагаю, меня опять будут развлекать обширным запасом неведомых слов. По дороге в деревню в первый раз за время проживания здесь тоска ни с того ни с сего накатила. Вспомнилась прошлая жизнь, а реалии местной в чёрном свете представились. Захотелось в цивилизованные условия попасть… «принять ва-анну, выпить чашечку ко-офе».

У-у-у, кофе я зря помянул. Настроение ещё больше упало. Сколько клял себя за забывчивость в Канске. О-хо-хо, в следующую поездку хоть из-под земли, хоть несколько зёрен, но кофе купить необходимо, а то его запах уже по ночам сниться начинает.

В деревню причапал почти в похоронном настроении. Здороваясь с «учителем», еле улыбку на лицо натянул:

— Доброго здоровьичка, Елисей Кондратич! Как поживаете, всё ли в порядке?

Вот прикольно: все, кто с дедом близко знаком, зовут его Ходоком, и за глаза, и в глаза, только при чужих и для официальности вспоминают имя-отчество, а рискни я так по-простецки доброго дедушку назвать, даже не знаю, оторвут мне что или на какой острый и длинный предмет посадят. Когда у Софы об этом спросил, она лишь огромные глаза сделала и сказала: «Не вздумай». Выходит, не дорос я ещё до «высоких отношений».

— Хех, глико, Вожа, ученичок пожаловат. А я уж баял[65] те, запамятовала Софьюшка.

— Нет. Мы об оказанной чести не забыли, но сначала с домашними заботами разбирались. Вы уж не взыщите, коль не ко времени пришёл.

— Да заходь, не боись.

Эх, теплилась слабая надежда, что обратно отправят.

— А пёс у тя откедава?

— Приблудился. Взял с собой, вдруг вы узнаете.

— Знам, знам. Золотничники с Усолья летом мимо шли, с ними был. Видать, в тайге сгинули, иначе один не шастал бы.

— А куда шли?

— Хех, разе хто скаже, куда за золотом идёт.

— И что ж теперь с ним делать?

— Да може у себя оставить. Хороший пёс, да-а. Люди плохие были, а пёс хороший. Ну, айдате-ка[66] полдничать.

— Благодарствую, Елисей Кондратич.

Ох, если придётся долго с этаким почтением болтать, язык точно отвалится. И так-то Софа два дня гоняла — учила разговору со старшими, пока я свирепеть не начал. Эх, грехи наши тяжкие! И ведь что обидно, дедок старше-то меня ненамного, но попробуй о таком заикнись. Да уж, представляю картину маслом.

О-о, пироги с грибами — просто объедение! Баба Вожа — супермастер выпечки, Софе бы этот талант. Но… тут мне не свезло. А забавные выверты в местном говоре бывают. Например, грибы называют «губы», пирог с грибами — «губник», а губы насмешливо именуют «брыла». Картошку же и вовсе яблоками зовут: не видели в Сибири настоящих яблок, не растут они здесь.

Да и обычные русские слова приенисейские старожилы частенько видоизменяют. Одни буквы заменяют другими: вместо господин говорят восподин, вместо бумага — гумага. Выбрасывают отдельные звуки при произношении: знат — это знает, играм — играем, гулям — гуляем. «Щ» заменяют на «шш» — чашша, шшавель, шшиколда. Некоторые слова употребляются с добавлением «чи» (помогчи, легчи, волокчи, пекчи, секчи, берегчи) и с добавлением «ка» (на-ка, возми-ка, нету-ка, выйди-ка, найди-ка). Иногда отбрасываются окончания, и говорят не белая шуба, а бела шуба, проста одёжа, высоко дерево, ровна дорожка. В общем, для меня слушать всё это — сплошное развлечение.

— Скусно?

— М-ду… мм… хусно, — еле смог выдавить ответ на Вожин вопрос.

Они уже поели, а мне было никак не остановиться. Вкуснятина же!

— Губы хать не поганки тебя брать научили?

— Угу.

Вот, кстати, ещё один любопытный факт. Из всего разнообразия имеющихся в лесу полезных грибов сибиряки сейчас собирают дай бог десятую часть. Так уж сложилось: людей здесь мало, а грибов до чёрта. Соответственно, все стараются собирать только самые лучшие (по их мнению), остальные грибы, даже если известно об их неядовитости, брать всё равно брезгуют. Да и вообще, многие хорошие грибы у старожилов чуть ли не поганками считаются.

— Те, что исть можно, знамо, ведомы?

— Да их все есть можно.

Баба Вожа и дед уставились на меня с неподдельным интересом и удивлением. Не вовремя мне анекдот из двадцать первого века вспомнился.

— Эт как же?!

— Ну-у… есть можно все, но некоторые всего один раз.

Суть шутки они поняли не сразу, но всё же её оценили:

— Хех, славный паскаружник[67] у Софьюшки объявился. Знать, потому к нам сегоду[68] на жильё и не кажет.

Тут я узнал, что Софа прошлую зиму в доме Ходока провела, а по весне опять в землянку вернулась. Получается, моё появление и приход Машки отвлекли её от переезда на «зимнюю квартиру»? Или приставания Ходока достали? Да не, это он на стороне петухом ходит, а дома лишь вокруг своей бабули крутится и других женщин не замечает.

После сытного обеда вышли с дедом во двор, на скамеечке посидеть, о ружьях поболтать. Моё осмотрели и вынесли вердикт: детская игрушка.

— Э-э-э, не знат наши прадеды фистонных[69] ружей, да зверя бивали поболе нашего. И нам того не надоть. Ты зачем эта ружо-то надрат?

— ???

— Блястит. Зверь сляпой, думашш?

Блин, да где блестит-то?! Обычное матовое железо. Я малость протёр его маслом от ржавчины. А как иначе-то? И тут мне торжественно представили ружьё, «како надат». Мама дорогая, кто ж над ним так поизгалялся? Оно ж, поди, насквозь ржавое. И что это за палочки к нему верёвками прикручены? Дед Ходок горделиво вложил в мои руки это чудо каменного века, чтоб я, так сказать, смог восхититься мастерством кузнецов прошлого. Ага, издевались-издевались над ружьём, а оно до сих пор стреляет.