К западу от смерти - Луис Ривера

Так повторилось несколько раз. Я собирался с силами, пытался встать и тут же валился обратно, как мешок с фасолью. Мне хотелось плакать от боли, жажды и больше всего — от собственного бессилия.

Наконец я смог сползти с кровати. Именно сползти и растянуться на полу. Так я отдыхал несколько минут, прежде чем двинулся дальше. Отдышавшись и переждав приступ тошноты и головной боли, я пополз в ванную. Каждый дюйм пути давался мне с таким трудом, будто я тащил на себе слона. Руки были налиты свинцом, перед глазами плыли круги. Раз я кажется даже потерял сознание, но ненадолго. Просто на мгновение провалился в темноту…

В ванной я кое-как встал на колени и дотянулся до крана. Ударила струя ржавой, вонючей воды. Я жадно припал к ней ртом. Сейчас эта вода казалась мне вкуснее Four Roses десятилетней выдержки. Я пил и не мог напиться. На мгновение даже боль отступила.

Но стоило мне оторваться от воды, как накатила тошнота, и меня вырвало прямо в ванну. Блевать такой водой — удовольствие гораздо ниже среднего. Задыхаясь и отплевываясь, я без сил рухнул на холодный пол. Желудок так и норовил вывернуться наизнанку…

Тем не менее, я снова поднялся и сделал еще несколько глотков. А потом отправился в обратный путь. Он показался мне еще длиннее. На кровать я забрался лишь с пятой попытки. Лег и закрыл глаза. В ушах стоял звон. Тело сотрясала крупная дрожь… Я умирал. В этом не было никаких сомнений.

* * *

Но прошла ночь, день и еще ночь, а я был жив. Правда, жар не спадал. Зато немного утихла головная боль. Теперь у меня было такое ощущение, что мозг вынули. А вместо него залили ртуть… Я едва мог оторвать голову от подушки. Меня всего трясло. То было жарко, будто я лежал в пустыне на самом солнцепеке, то бросало в холод, и я никак не мог согреться, хотя в номере стояла страшная духота.

Время от времени я ползал в ванную, пил грязную воду, потом кое-как забирался в постель и проваливался в тяжелый, без сновидений сон. Иногда сил доползти до воды не находилось, и я просто лежал на грязной скомканной постели, тупо глядя в стену, чувствуя, как шершавый язык царапает небо… Иногда меня мучительно рвало прямо на пол. Но выходила из меня либо вода, либо совсем немного желчи. Я слишком долго ничего не ел…

В дверь больше никто не стучал. Хозяин тоже не появлялся, хотя я провел в номере уже не один день. В отеле стояла мертвая тишина. Не было слышно даже обычных для старого здания скрипов и шорохов. Хотя, может быть, у меня случилось что-то со слухом, потому что такая же тишина была и за окном.

Я уже не знал, что лучше — умереть сейчас или промучиться так еще день-другой. Смерть казалась избавлением от всего… Единственным моим спасением было то, что я полностью потерял способность мыслить. Я превратился в животное, живущее инстинктами. Что бы я ни делал, моими действиями руководили не воля и разум, а слепое чутье. Наверное, если бы я мог нормально думать, то нашел бы способ покончить с собой. Потому что иного выхода у меня не было.

К концу второго дня болезни я ослаб настолько, что с трудом мог дотянуться пересохшими потрескавшимися губами до струи из-под крана, а кровать казалась неприступной, как Орисаба… Я понял, что следующий день мне не пережить. Осталась только одна ночь. Последняя. Мне хотелось, чтобы жар прекратился, и хоть немного прояснилось в голове. Тогда я смогу умереть как человек, а не как загнанный зверь…

Ближе к вечеру из-за высокой температуры у меня начались галлюцинации.

Сначала появились собаки. Много собак. Они как-то ухитрились открыть дверь и пролезь через баррикаду из мебели в номер. Псы бродили по комнате, забирались ко мне на кровать и ложились в ногах, пробовали стянуть меня с постели, ухватив джинсы зубами… Я пытался кричать на них, но из горла вырывался лишь хрип. Меня пугали их желтые клыки и горящие глаза. Запах душил и сводил с ума. Собаками пропахло все, одежда, постель, стены — даже от моего тела исходил запах собачьей шерсти.

Собак становилось все больше и больше. Теперь они забирались в окно, вылезали из-под кровати, а из ванной серые спины текли нескончаемой рекой. Кто-то из них оставался в номере, но большинство разбрелось по отелю. Я каким-то образом видел, что весь отель кишит псами. Их здесь были десятки, если не сотни…

Потом пришла девочка. Она бесшумно вплыла в комнату, глядя прямо перед собой. С ее появлением собаки стали вести себя скромнее. Никто не лез ко мне на кровать, никто не норовил ткнуться холодным мокрым носом мне в лицо или лизнуть руку. Девочка вышла на середину комнаты и села, подобрав ноги под себя. Собаки сгрудились вокруг нее, словно она была их хозяйкой. Рядом с ней уселся самый крупный пес. Его голова на добрый десяток дюймов возвышалась над макушкой сидящей девочки.

Мне было страшно смотреть на нее. Я хорошо помнил ее взгляд… И еще лучше ее слова. Но сейчас она молчала, вперив в меня свои янтарные круглые глазищи. И у меня не было сил ни отвернуться, ни закрыть глаза. Они притягивали и пугали одновременно. Так смотришь вниз с большой высоты…

Это продолжалось невыносимо долго. Промелькнула мысль, что эти глаза — последнее, что мне суждено увидеть в этой жизни. Но девочка вдруг неторопливо поднялась и подошла к стоящему возле моей кровати стулу. Деловито выдвинула его на середину комнаты, заставив собак раздаться в стороны, и забралась на него. Я не сразу понял, что она хочет сделать. Но когда в ее ручках невесть откуда появилась веревка с петлей на конце, до меня стал доходить смысл ее действий. Девочка встала на цыпочки и потянулась к потолочной балке. Руки и ноги стали медленно удлиняться, расти, очертания тела неуловимо изменились, и я вдруг увидел, что на стуле стоит старый индеец в своих лохмотьях. Он перекинул свободный конец веревки через балку, завязал плотный узел и легко спрыгнул со стула. Постоял несколько секунд, любуясь своей работой, а потом как-то странно, боком вышел из номера… Следом за ним исчезли собаки. Я снова остался один. Мой взгляд был прикован к петле…

* * *

Всю ночь я пролежал, не смыкая глаз. Лихорадка не проходила, но слишком сильно было нервное напряжение, чтобы меня сморил сон. Я дрожал под тонким одеялом и с ужасом понимал, что все виденное мною не было результатом бреда. Никакая галлюцинация не может длиться так долго…

В окно струился серебристый свет луны. В этом мертвенном свете петля выглядела особенно зловеще. Она не исчезла, как я надеялся. Как должен был бы исчезнуть мираж. Нет, она была настоящей. Настоящая петля, сделанная специально для меня. И даже стул заботливо поставлен внизу. Всего и заботы — влезть на него, надеть петлю на шею и сделать шаг вперед… Всего и заботы. Кто-то очень хорошо все подготовил. Просто идеально.

Развязка была близка. Но у меня еще оставался призрачный шанс. Рукопись по-прежнему лежала на столе. Ни собаки, ни девочка даже не приблизились к нему.

Непрочитанными остались лишь несколько страниц. Я в одном шаге от разгадки. Нельзя останавливаться сейчас. Нельзя… Чего бы мне это ни стоило. Им не увидеть меня в петле.

Я смог добраться до стола, взять рукопись и вернуться обратно на кровать. Не то чтобы мне хотелось полежать с комфортом. Просто петля была слишком уж близко к столу. С кровати ее было не так страшно видеть…