Тени в переулке - Эдуард Хруцкий

– Не дергайся, уголовный розыск. Миша Бегунок рванулся, но мент держал его крепко.

Тогда он пошел на крайнюю меру: рванув за собой опера, вывалился из трамвая.

Им повезло, в сквер напротив кинотеатра «Экран жизни» привезли чернозем для клумб, туда-то и свалились охотник и дичь.

– Ты понимаешь, – рассказывал мне Эрик через много лет, – у меня был коварный план: сдать вещдок следаку и поехать к своей девушке. Я надел новые серые брюки, у товарища выпросил американский галстук. И вдруг во всем великолепии зарыться по макушку в унавоженный чернозем!..

Мише Бегунку не удалось скинуть кошелек, уж больно крепко держал его мент.

И пошел он по первой ходке.

Каждый день в начале одиннадцатого я выходил из своего дома на улице Москвина и шел к зданию Радиокомитета на Путинках. Там, рядом с Рождественским бульваром, была остановка пятнадцатого. Это был уже другой трамвай. Вагоны моего детства, с широкими площадками, снимали с маршрутов. На смену им приходили трамваи, похожие на вагоны метро, с пневматическими дверями.

Я садился и ехал на Чистопрудный бульвар в редакцию. За окнами была все та же Москва. Но теперь я несколько иначе смотрел на дома, особнячки и арки проходных дворов.

Трамвай вез меня сквозь иную Москву. Злую и опасную.

Вот угловой дом на Трубной, в нем топором убили шестерых, семью татар, промышлявших золотом. Оперативники взяли убийц в Сандуновских банях, когда они, завернувшись в простыни, оттягивались водочкой и пивом.

А в знаменитом доме «Страхового общества Россия» в сорок втором году функционировал своеобразный дом свиданий. Хозяин его – журналист, впоследствии известный кинодраматург, лауреат Ленинской премии – зазывал сюда своих коллег-военкоров. Здесь было все: прекрасные дамы, карты, неограниченное количество выпивки и добрая закуска.

Слава о сем гостеприимном убежище в тяжелые военные годы распространялась стремительно, и в дом на Сретенском бульваре, как на огонь, летели уставшие от окопов и боев люди. Водка и дамы развязывали языки. Что и надо было подразделению, которым командовал комиссар госбезопасности Герцовский.

Правда, потом квартиру эту прикрыли, когда выяснилось, что содержатель бардака отправил некоторое количество продуктов и водки на Тишинку.

На этом же бульваре помещалась маленькая типография, где некто Смоленский печатал отрывные талоны к продуктовым карточкам блокадного Ленинграда. Эти талоны переправляли в умирающий от голода город, и магазинное ворье, отчитываясь ими, крало огромное количество продуктов, которые обменивались на ценности, переправляемые в Москву.

Дело это начал раскручивать МУР, потом им занялись ленинградские опера.

Всех арестовали. Через много лет, изучая оперативные материалы по этому делу в Москве и Ленинграде, я ужаснулся нравственному падению ленинградских торгашей. Правда, если бы эти материалы попали ко мне сегодня, вряд ли меня что-нибудь удивило.

Еще одна занятная история произошла в 1916 году на маршруте «А», который и в те годы бежал мимо московских бульваров. На этой богатой трассе постоянно промышлял карманник по кличке Чиновник. Кликуху свою он получил за то, что во время работы надевал форму Министерства двора, со знаком отличия надворного советника. И вот однажды он увел у некоего господина здоровенный бумажник-полупортфель.

Денег там не оказалось, но были весьма интересные документы. Чиновник являлся не только знаменитым вором, но еще и агентом Московской сыскной полиции под псевдонимом Разумный.

Вполне естественно, он отволок свою добычу в Большой Гнездниковский переулок, где помещалась сыскная полиция.

Начальник сыскной, коллежский советник Маршалк, прочитав бумаги, пришел в некоторое замешательство и передал их в соседний дом полковнику Мартынову, начальнику Московского охранного отделения, который немедленно начал разработку.

Украденные документы стоили того. В них прослеживалась связь Царского Села с немецкой агентурой. Так Мартынов узнал, что знаменитое дело подполковника Мясоедова, обвиненного и казненного за шпионаж, было полной туфтой, операцией прикрытия связей дворцовых интриганов и Распутина с резидентом кайзеровской Германии в Швеции.

Его звали Олег, а ее Алена. Они были старше меня лет на пять. Впервые я увидел их в знаменитом ресторане «Спорт», где был московский дансинг. Они танцевали фокстрот. Рослые, светловолосые, прекрасно одетые, по понятиям того времени.

Я был тогда совсем молодым и не представлял никакого интереса для этой прекрасной пары.

После знаменитого скандала с министром госбезопасности Виктором Абакумовым, случившегося на танцах в ресторане «Спорт», этот «притон разврата», как говорил незабвенный Никита Хрущев, закрыли.

Дело в том, что у всесильного министра была кличка, которую ему дали коллеги, – Витька Фокстротист. Гроза шпионов и врагов народа больше всего любил «сбацать» запрещенный, идеологически чуждый танец.

В ресторан «Спорт» он приходил инкогнито, как король из сказок, пожелавший узнать, как живут его подданные.

Виктор Абакумов, несмотря на свой высокий пост, любил танцы, выпивки, женщин. Вот из-за них-то и случилась драка в ресторане, и министру прилично накостыляли.

Расправа с обидчиками была немедленной, но, как мне говорили знающие люди, никого не посадили, просто ребята Абакумова весьма прилично отметелили виновных.

Главную танцплощадку перевели в гостиницу «Москва», там я и познакомился ближе с Олегом и Аленой. В то время я уже стал заметным человеком на московском Бродвее, умел постоять за себя, был членом весьма крутой компании.

Мы встречались с Олегом и Аленой на Бродвее, в «Коктейль-холле», в ресторане «Аврора». Они всегда были вдвоем. Устоявшейся компании у них не было. В кабаках они подсаживались к нам, на халяву не гуляли, всегда платили за себя, а частенько просто угощали.

Однажды я побывал у них дома. Жили они в старом, так называемом доходном доме в Банковском переулке. Маленькая двухкомнатная квартира. Фотографии в рамках на стене, мебель начала века, стиль ампир, кузнецовская посуда. В этой квартире жили родители Олега, эстрадные артисты, погибшие в первые годы войны, когда немецкие самолеты разбомбили поезд, в котором они возвращались после концертов из Западной Белоруссии.

В квартире было много книг. Именно у них я взял «Новый мир» с повестью Юрия Трифонова «Студенты», потрясшую в те годы читающую Москву.

Работали Олег и Алена на «Мосфильме», были в штате актерского отдела как «актеры окружения», следующий этап после массовки.

Но, что поражало, они никогда не хвастались своими отношениями со знаменитостями, хотя их лица мелькали в кадрах многих фильмов рядом с нашими кинозвездами. Они жили своей особой жизнью, никого не пуская в нее, держа людей на расстоянии.

Потом я уехал учиться воевать, потом сам учил этой жестокой науке, а когда вернулся, не было ни Бродвея, ни «Коктейль-холла», ни «Авроры». Да и знакомых моих разбросало.