Три мужа и ротвейлер - Наталья Александрова

— Ну так как же, профессор, будем мы с вамисотрудничать?

Я ответил, что она очень изменилась, что в новом своемобличье она, нравится мне гораздо больше, что с такой обаятельной женщинойготов сотрудничать, но что запасов препарата В-17 сейчас в лаборатории мало,так что ей следует подождать хотя бы неделю. Поскольку все было чистой правдой,она ничего не заподозрила, и меня отвезли домой с теми же предосторожностями.

Теперь мое положение оказалось еще более сложным: я оказалсямежду двух огней, между бандитами и людьми А. Р. Про А. Р. стало известнобандитам, очевидно, за мной следили и видели, как я сел в неизвестную машину.По этому поводу был разговор с бровастым главарем, то есть говорил он, а ябольше отмалчивался. Для себя я уже давно все решил. Я один виноват во всем, явиноват, что вовремя не настоял на том, чтобы работы с опасным препаратом В-17были прекращены. Конечно, я думал о больных детях, но это не служит мнеоправданием.

Работа моя почти закончена, удалось получить кое-чтостоящее. Но я не могу допустить, чтобы все это попало в недостойные руки. Завремя работы в фирме я научился обманывать телекамеру и вынес необходимоеколичество препарата домой. Все формулы и выкладки давно уже записаны дома,результаты испытаний — тоже. И теперь я боюсь только одного: что кто-нибудь мнепомешает осуществить задуманное…"

Дальше записи прерывались, а потом шло несколько строчек,записанных наспех другой ручкой:

«Сегодня вечером я устроил так, что в лаборатории ночьюначнется небольшой пожар. Все материалы, связанные с препаратом, сгорят, но изперсонала никто не пострадает. Ведь все же я химик, и хороший, чего ни как неучли мои бандиты. Эти записки, а также пробирки с промежуточными стадиямиразработки препарата я спрячу в надежном месте и предупрежу своего близкогодруга, как отыскать тайник в случае моей смерти. Я не хочу, чтобы труд многихлюдей канул в Лету. Бандиты уже проводили меня до дома, следя за машиной,теперь они спокойно отправятся восвояси, а мы с Горацием спрячем чемоданчик.Если будет слежка, Гораций ее почувствует. Да поможет мне Бог!»

Я отложила записки и вытерла глаза, потому что слезы бежалиручьем — так жалко было Валентина Сергеевича. Бедный, одинокий старик! Каквидно, на следующее после описываемых событий утро он ехал к Юрию Ермолаевичу,чтобы сообщить обо всем, но не доехал — бандиты устроили ему аварию.

Возможно, они думали, что препарат у него, не случайноочевидцы говорили, что из машины похитили портфель. А увидев, что в портфелепусто, — они подумали, что их обошли конкуренты. А поскольку за четыремесяца никаких слухов о препарате нигде не возникло, то бандиты подумали, чтолибо сумасшедший старик уничтожил препарат, либо он спрятан где-то у него вквартире.

И после смерти Валентина Сергеевича они подослали ко мнеЛуизу, потом Еремеева…

Дальнейшее известно.

Я посмотрела на часы — половина одиннадцатого. Еслирассуждать логически, то дама должна скоро появиться — обычно она появляется водиннадцать утра. Только раньше она вроде бы приходила, а сегодня выйдет — ктотам будет разбирать?

Итак, что же мне делать? Принимать или не приниматьпрепарат? А если принимать, то из какой пробирки? Промежуточные стадии, пишетВалентин Сергеевич. На пробирках были номера, от одного до пяти.

Интересно, первый — это начальная стадия или, наоборот,конечная? Подумав, я решила, что номер первый — это самое начало, то есть тамнаходится аналог препарата В-17.

Я взяла пробирку в руки, зажмурила глаза и стала ждать, чтоскажет мне знаменитая женская интуиция. Та невежливо молчала.

Тогда я решила обратиться к Горацию — ведь говорят же, что унекоторых собак потрясающий нюх. Но к моей собаке это не относилось, потому чтоГораций равнодушно отвернулся от пробирок — они не пахли едой. Ладно, рискнем,авось вывезет кривая!

Я достала пробирку с номером один на ярлычке и с трудом ееоткупорила. Потом я долго соображала, сколько это — двадцать миллиграммов,потом разглядела тоненькие риски с цифрами на пробирке и рискнула поверить, чтоэти цифры и есть миллиграммы. Ну не граммы же! Двадцать граммов — это целаярюмка! Я насыпала предположительные двадцать миллиграммов таинственного порошкав стакан, развела кипяченой водой, поболтала, чтобы порошок растворился и,зажмурившись, выпила эту гадость. Честно говоря, было мне страшновато — какэтот чертов порошок на меня подействует? А пока что решила закрыть пробирку иубрать все это хозяйство вместе с записками в укромное место. И вот, когда ядержала в одной руке штатив, а в другой — открытую пробирку, наглый ротвейлершарахнулся мне под ноги.

Штатив я удержала, пробирку — тоже, но порошок из неевысыпался на пол. И не успела я и глазом моргнуть, как ненормальный пес вылизалвесь порошок, как будто его и не было!

— Гораций! — в ужасе завопила я. — Ты ,рехнулся? Это же опасно!

Но Гораций только облизнулся и отошел от меня на безопасноерасстояние. Вспомнив, что Валентин Сергеевич описывал опыты на животных, ярешила, что такому здоровенному ротвейлеру не станет плохо от малого количествапорошка. Кстати, совершенно не ясно, сколько он его съел, во всяком случае,больше, чем я. А на меня пока что порошок никак не подействовал. Посидевнемножко, я оделась и решила выходить «на дело». И тут, когда я уже подходила кдверям своей квартиры, меня слегка качнуло, и в голове возник странный шум —как будто завыл ветер, и сквозь этот вой доносились еще какие-то непонятныешорохи, стуки, скрежет… Я остановилась в испуге, но потом взяла себя в руки ирешила идти.

Очевидно, лекарство начало действовать, но вот как — это мыеще посмотрим.

Ключи от квартиры я опустила в почтовый ящик Эрика — если язадержусь, он погуляет с Горацием, заодно приглядит, не случилось ли чего ссобакой после того, как Гораций сожрал порошок. У двери парадной я столкнуласьс приятной соседкой с третьего этажа. Она мило мне улыбнулась и поздоровалась…И вдруг сквозь шорох и треск в моей голове я расслышала алую и сбивчивую речь:

«Ходят тут всякие молодые стервы… Где уж мужа уберечь, когдакаждая норовит к нему в постель запрыгнуть. А мне уже пятьдесят два, и как никрути, сколько денег не расходуй на косметику, как ни истязай себяфизкультурой, меньше сорока мне уже никто не дает… Поубивать бы всех молодыхбаб…»

Я уже открыла рот, чтобы сказать милой соседке, что онаошибается, что сорок лет ей ну никак нельзя дать, минимум — сорок восемь, нововремя опомнилась, сделала даме ручкой и выскочила на улицу. Ай да порошочек!

Оглядевшись и убедившись, что меня никто не видит, я юркнулав кусты, не без некоторого содрогания, потому что это было то самое место, гдесовсем недавно прятался стрелок-неудачник. Здесь я заняла давно облюбованныйнаблюдательный пункт и стала ждать. Погода была сегодня хорошая, одета я посезону, так что вполне могу провести минут сорок в ожидании дамы-злодейки.Свисты и шорохи в моей голове стали еще сильнее, временами в них врывалисьобрывки фраз.