Ведьмина сила - Дарья Гущина

— И вы бы почувствовали нежить — от нее тьмы, как от раздавленного лесного клопа вони, — пояснила негромко. — А вы — темный, как и все заклинатели. Нет, в доме прячется живая ведьма, и мне нужно с ней поговорить. Стёп, — добавила, обернувшись: — Будь другом… садись есть. А я — по делам. Без тебя. Приятного аппетита. Спасибо за ужин, отче. Не ждите меня скоро. И не вмешивайтесь, что бы ни случилось.

— Плащ мой возьми, непромокаемый, — посоветовал отец Федор, посмотрел на разочарованное — опять! — лицо Стёпы, крякнул и достал из серванта бутыль самогона.

Коллега посветлел лицом, и я поняла, что в город мы вернемся нескоро. В лучшем случае, завтра вечером. Или ночью. Но это, в общем, удобно — для работы… Пусть стресс снимает. Как он по этим страшным, с позволения сказать, дорогам больше трех часов прорывался, герой… Заодно и выспится. В городе-то спишь по восемь-десять часов и не высыпаешься, а на природе поспал шесть часов — и словно заново родился.

— Ты хоть понимаешь, с кем связался, сын мой? — донеслось из кухни спокойное и сочувственное. Ведьм отец Федор уважал, но не против веры.

— Конечно, — с набитым ртом отозвался Стёпа.

Дальше я слушать не стала. Надела непромокаемый плащ, утонув в нем, и вышла на крыльцо, тихо притворив дверь. Дождь по-прежнему хлестал, как одержимый, небо расчерчивали молнии. Добротные одноэтажные дома казались съежившимися. Я прислушалась к ощущениям, кивнула себе и спустилась с крыльца. Сила палача почуяла жертву и указала четкий путь.

Бумажкой с адресом я так и не воспользовалась. Шла по ощущениям, таща на себе тяжелый плащ, вздрагивая из-за непредсказуемо громких громовых раскатов и не видя под капюшоном даже собственного носа. Под промокшими ногами хлюпала грязь, джинсы противно липли к ногам.

Кто?.. Муза или?..

Заждавшееся сердце билось так устало, так… по-человечески.

Хижина ведьмы находилась на окраине — жалкая, покосившаяся хибарка, унылая на фоне крепких домов. Видно, прежде долго стояла брошенной — бревна почернели, краска с покосившихся ставней слезла, крыльцо провалилось. Женщина, нашедшая здесь три недели назад смерть, немногое успела сделать — по сути, только умереть.

Я толкнула незапертую калитку и вошла. Запущенный участок зарос крапивой, лопухом, спорышем и дикой малиной. Вокруг дома отцветали, теряя последние лепестки под порывистым ветром, яблони. Пройдя едва заметной тропой, я осторожно поднялась по прогнившему крыльцу и открыла дверь. В лицо пахнуло влажной гнилью и ветошью. И ни одного защитного заклятья — даже знака, ни капли силы…

Ведьма сидела в единственной комнате у окна, лицом к двери. Скрипело противно старое кресло-качалка, тощие колени укутывал изъеденный молью серый плед, на впалое морщинистое лицо угрюмо ложились отсветы молний.

— Долго же ты ходишь, палач, — и она криво ухмыльнулась. — Тебя только за смертью посылать. Заждалась уж.

Я прикрыла дверь и промолчала, с удивлением ощущая слабую пульсацию под плащом. На поясе. Он наконец заработал, но… слишком поздно. Анна Семеновна, прозванная за умение усыплять души и изменять их под себя с помощью снов Морфеем, умирала.

— Садись, коли пришла, — ведьма кивнула на косой стул, который, вместе с шатким столом, громоздким буфетом и продавленным диваном, составлял всё комнатное убранство. — Садись. В ногах правды нет. Безобидна я. Договориться хочу.

— Покажите вашу руку, — попросила я тихо.

Скинула на стол тяжелый плащ, сняла одно кольцо и подбросила его к потолку. В затхлом воздухе повеяло свежестью, и над нами распустил щупальца-лучики оранжевый цветок, озаряя облезлые грязно-серые обои и заплесневелый потолок. Дождь забарабанил по крыше с удвоенной силой.

Ведьма усмехнулась горько и послушно закатала рукав выцветшей шерстяной кофты. Еще недавно она была молодой синеглазой красавицей, а теперь передо мной сидела безобразная старуха, прячущая под косынкой лысеющую голову. А под длинным рукавом — дымящую черным рваную рану на левом локтевом сгибе — на месте «угля». Я невольно отвела взгляд, сглотнув. Давнее воспоминание обожгло виной.

Провинившимся наблюдатели выжигали «угли» — но без них можно было жить… доживать отмеренное судьбой. Морфею «уголь» вырвали, оставив горсть чадящей золы и очень мало времени. Медленное, мучительное и болезненное угасание и неожиданная смерть — древняя пытка, утерянное умение… И снова не к месту вспомнилась наставница. Муза, тварь… Только ты и это умение и освоила в совершенстве. И я уже встречалась прежде с делом твоих рук.

— Ты знаешь, кто это сделал, верно? — Анна Семеновна бережно укутала рану. — Ничего личного, девочка, это просто… конкуренция. Ведьм со сферой души две, а в гробницу за знаниями может войти только одна. Я долго ждала своего часа, подходящего момента, но… переждала. Она успела раньше.

Я молча села на скрипнувший стул.

— Успела раньше… — повторила ведьма и посмотрела в окно. Сухо сверкнула молния, рассерженно и очень близко щелкнул кнутом гром, и она снова посмотрела на меня. Впалые глаза блестели лихорадочно и мрачно: — Забери меня, палач. Забери. Всё расскажу. Или жизнь забери, или к своим. У меня еще есть время. Многое вашим девочкам расскажу, успею обучить и наставить… Или убей. Но не бросай, — и отчаянно: — Не бросишь?..

— Я не убийца, — ответила сухо и достала сотовый. Связи не было. И я сняла с пальца предпоследнее кольцо, раздавив хрупкий камень.

— Спасибо… — прошептала она и попыталась улыбнуться. — Я успею… наставлю… передам… укажу…

От прежней гордой и властной женщины не осталось и следа. Удивительно, мы тратим столько времени на ерунду, расходуем его щедро на бессмыслицу, а когда оказываемся на пороге смерти, идем на любое унижение или преступление, чтобы выторговать себе лишний день, час… да хотя бы пару минут. И еще один шажок. И еще один глоток воздуха. И еще одно слово. Последнее. Живущему кажется, что всего много, а умирающему — и целой жизни мало.

— Кто Сфинкс? — по этой причине я не любила тратить время зря.

— Ведьма, — немедленно отозвалась моя собеседница, зябко кутаясь в плед. По избушке гуляли противные сквозняки. — Или из Круга, или из наблюдателей. Она долго работала на нас, не вызывая подозрений, но как ее зовут, я не знаю. Пока Ехидна не приняла ее и не дала имени, она называла себя Жилана — радужная орхидея.

Вот как, орхидея… Не она ли убивает лишних?

— Да, — ведьма утратила «уголь», но не внимательность. — Это она убрала Химеру и пацана. И подставила Медузу с жертвоприношением. И Циклопа ликвидировала, — помедлила и добавила угрюмо: — Двойная, мразь. Прибилась к нам за знаниями, научилась — и тобой заплатила, а потом свою команду собрала, чтобы гробницы вскрыть. Мы знали, но не придали значения, — и она скривилась, подтверждая мою догадку о том, что двухсотлетние слишком самонадеянны. — Молодежь, мелочь — жертвенные бараны не помешают… А оно вон как выходит. Ехидна-то Сфинкса над нами поставила — доверяла ей, ученице, о наших слабых местах поведала, чтобы нас в узде держала, чтобы не передрались и не перерезали друг дружку… — и вздохнула, повторив: — А оно вон как выходит-то…