Черные ангелы - Франсуа Мориак

Незаметно подкралась ночь. Он уже не разбирал, что пишет. В соснах зашуршал дождь, правда не такой частый, как в ночь убийства, и Градер некоторое время прислушивался к нему, прежде чем ощутил первые капли. Тогда он расстегнул рубашку, не подозревая, что однажды ночью точно так же подставлял себя под ливень Андрес. Градера обдало сырым холодным ветром. Дождь струился по его впалой груди, как струилась некогда речная вода в запомнившейся Матильде сцене летнего купания. Его не пугало, что рядом, всего в нескольких метрах, гниет зарытый им труп. К Утесу его привели не угрызения совести, а уж скорее страх одиночества.

Его лихорадило, душил кашель, он едва волочил ноги. Проходя мимо дома священника, он сунул под дверь сложенные листки бумаги. А вдруг они попадут в руки постороннему? Впрочем, у кюре нет горничной. Градер зашел к Лакоту, выпил перно, а за едой еще бутылку вина. За гостевым столом три коммивояжера обсуждали преимущества и недостатки передвижения на автомобиле. «Нет уж, извините! Вы не учитываете амортизацию… Возьмите бензин по сегодняшним ценам… Разумеется, износ шин — это как повезет…» Они перебивали друг друга и спорили с удивительной горячностью. Подвыпивший Градер ловил каждое их слово, словно бы его жизнь зависела от этих людей. Затем он вытер губы и убрал салфетку в свой шкафчик.

Войдя в аллею, он увидел огни замка — свет, к которому он бы тянулся, если бы был таким, как все… домашние встречали бы его, и он поцеловал бы Андреса, откинув чуб с его лба.

Градер медленно поднялся на крыльцо, нарочно громко топая, чтобы находившиеся внизу могли разойтись до того, как он переступит порог. И действительно, в вестибюле послышались торопливые шаги. Но ушли не все, Матильда осталась, похоже, она дожидалась его. Привычная уже невозмутимость лишила какого-либо выражения ее осунувшиеся черты. Габриэль сделал вид, что никого не заметил, и шагнул было на лестницу, но Матильда окликнула его:

— Ты видел?

В руке она держала парижскую газету, единственную, которую он не смотрел уже дня два-три. Матильда показала ему сообщение на третьей странице: «По-прежнему нет никаких известий об Алине X., в прошлом женщине легкого поведения, покинувшей 25 ноября семейный пансион на улице Конвента, где она проживала последнее время. Она уехала без вещей, предупредила квартирную хозяйку, что вернется через день, адреса не оставила. В комнате у нее не нашли никаких бумаг, которые пролили бы свет на ее загадочное исчезновение. Наши источники утверждают, что полиция тем не менее располагает данными, позволяющими направить расследование в определенное русло. По вполне понятным причинам, данные эти держатся в секрете. Разыскивается некий знакомый Алины X., уехавший из Парижа за несколько недель до ее исчезновения. Вполне вероятно, он сможет сообщить следствию полезные сведения».

— Надо же, — сказал Градер, — после той… в общем, ты понимаешь, о чем я говорю… я читал ежедневно все газеты, и эту в первую очередь… А тут два дня не открывал…

Матильда уже стояла на лестнице, она его словно бы и не слышала. Он окликнул ее с тревогой:

— Что мне делать? Уезжать, да? Отправить телеграмму следователю? А то подумают, что я скрываюсь… Ты уходишь, Матильда?

Она обернулась, перегнувшись через перила:

— Мне кажется… Впрочем, дело твое… Один человек мог бы тебе помочь: аббат Форка…

Она поднялась к себе, Габриэль остался один. Из арсенала доносился равномерный стук: Андрес готовил патроны. Градер в нерешительности потоптался у двери, потом вошел. Катрин сидела под лампой рядом с Андресом и вязала. Очки в металлической оправе придавали ей старушечий вид. Оба замерли при его появлении.

— Я уезжаю завтра утром шестичасовым поездом. Думаю, вернусь в конце недели.

Они поднялись. Андрес пробормотал:

— До скорого, — и протянул безжизненную руку.

Габриэль смотрел на стоявшее у стены шомпольное ружье своего отца. Андрес проследил за его взглядом. Не умеющий читать по глазам, он на этот раз, возможно, угадал мысли отца. Габриэль, во всяком случае, понял, о чем думает сын, и понял также, что сын этого хочет. Андрес принадлежал к тем прямолинейным натурам, какие часто встречаются среди военных: для таких людей нет ничего естественней, как оставить заряженный револьвер на столе товарища, который сжульничал или своровал. Но может, Градер это все нафантазировал? Если бы ему вздумалось через несколько минут вернуться в арсенал, он был бы поражен, увидев, что Андрес рыдает, уронив голову на колени Катрин…

Градер ощупью пробрался через столовую и вестибюль. Открыл входную дверь, уже запертую на ночь, и вышел из дома, даже не подумав надеть пальто. Мороза не было. По обеим сторонам дороги черной стеной стояли сосны, впереди светлело небо. Габриэль направлялся в поселок, где светилось только одно окно: окно в доме аббата Форка. «Он нашел мое письмо, а значит, думает обо мне». Дверной молоточек. Если им постучать, окно на втором этаже откроется, и раздастся голос: «Кто там?» А что ответить? Он послушался Матильду, но как объяснить кюре свой ночной визит? Попросить совета? Будто Градер и сам не знал, что советуют в таких случаях священники! «Сдайтесь правосудию, примите наказание, положитесь на волю Господа…»

Дрожа от холода, он садится на знакомые уже до каждой трещинки ступени. Гладит их, и ему чудится, что он проводит рукой по чьей-то впалой щеке. А что до кашля, так он еще со времен семинарии усвоил, что всерьез заболеть по собственному желанию невозможно. Он тогда делал куда более неосторожные вещи, надеясь, что сляжет и сестры будут с ним нянчиться, но никогда это ему не удавалось. А потом, стоило ему однажды попасть под дождь, как он подхватил плеврит… Скрючившись, он сидел под дверью, и самые будничные мысли роились у него в голове в то самое время, когда решалась его судьба. В глубине души он не верил, что его жизни действительно что-то угрожает, и потому сохранял спокойствие. Так человек, казалось бы, загнанный в угол, знает, что позади лежит огромная неведомая страна и такие убежища, где его никто не найдет. Нет, он вовсе не имел в виду немой намек Андреса (или то, что он принял за намек). Ничто на свете не заставило бы его вставить себе в рот дуло пистолета и нажать на курок. Ничто. Но он воображал, что уйдет от своей судьбы с ее жестокой логикой и цепью причин и действий, которые полвека спустя снова привели его — теперь уже с Алиной — к Утесу, где он играл в детстве… Кашель его гулко звенел в ночи. Правда, в Льожа не бывает безмолвных ночей. На малейшее дыхание ветра тотчас отзываются сотни говорливых сосен, словно бы в них всегда спит Бог. И вечно журчит Бальон, бьется о камни, на которых оставил отпечатки раковин первозданный океан.

Наверху открылось окно:

— Кто тут кашляет?

Наконец-то! Градер ждал этого уже час. Он вздрогнул, ничего не ответил. В доме кто-то торопливо спускался по лестнице. Нельзя сказать, что Градер потерял сознание, но он и не притворялся: он сделался вещью, бесчувственной, бессловесной — камнем, он даже не ощутил, как свет лампы ударил ему в лицо. Чьи-то руки подхватили его под мышки. Он и в самом деле не стоял на ногах.