Младший конунг - Вера Ковальчук

— Ты на меня не сердишься, мама? — шепотом спросила девушка.

— На что я должна сердиться? — притворно удивилась ее мать.

— Ты же понимаешь.

— Да, понимаю. Не о чем говорить. Я уже все сказала твоему будущему мужу.

Хильдрид почувствовала, что Алов прижалась к ее плечу губами.

— Спасибо, мам. Я думала, что ты откажешь ему.

— Я хотела ему отказать, но он меня уговорил.

— Я боялась, что он не сможет уговорить. Что ты и на него сердишься. И будешь злиться, не слушая никаких доводов.

— Ты своенравная и дерзкая девчонка. Вот что я скажу. Когда-нибудь твоя дочь поведет себя с тобой так же, и ты поймешь, что была неправа.

— А, ты считаешь, мне следовало с самого начала рассказать тебе, что я сплю с Хаконом? Ты уверена, что так и должно быть?

Хильдрид вздохнула.

— Детям никогда не понять родителей. А родителям — детей. Если ты будешь счастлива с ним, это станет и моим счастьем.

— Я буду с ним счастлива, — Алов упрямо сжала губы. В этот миг, взглянув в лицо дочери, мать увидела в ней саму себя. Наверное, такой же была и она сама двадцать пять лет назад, когда помогла бежать Регнвальду и удрала вместе с ним.

А потом было все то, что было. Дочь Гуннара поджала губы.

— Ты мало знаешь о жизни. Ты и не представляешь, что может тебя ждать.

— А бывало ли, чтоб родители говорили своим детям что-то иное?

Женщина махнула рукой и больше ничего не сказала.

Хильдрид снился странный сон. Ей виделось, что она в густом тумане, колком, как мелкие кристаллики льда, но не холодном. Просто вязком, как паутина. Она сидела на кормовой скамье небольшой лодочки, твердо сжимая рулевое весло. Совсем маленькая лодка, к тому же с красивым узором по планширу. Погребальный корабль. Дочь Гуннара вглядывалась вперед, но не видела ничего, лишь воздух, осыпающийся мелкими кристалликами льда (а может, соли, кто знает...), густился вокруг нее, плотный, но податливый. Она пошевелила веслом, но никакого сопротивления не чувствовалось. Неважно, куда она направит лодочку — та все равно будет плыть сквозь непроницаемую серую массу льда или соли.

«Наверное, у меня снова мужские руки», — подумала она, припомнив, что очень часто видит себя во снах в мужском обличии. Как там звали того мужчину, который, умерев, передал ей свою душу и свое искусство кормчего? Кажется, Олаф Сигурдарсон.

Гуннарсдоттер покосилась вниз, чтоб убедиться, права ли она, но не увидела ничего. Оторвав руку от рулевого весла, она поднесла ее к глазам и долго рассматривала тонкие пальцы и длинную ладонь, не понимая, мужская ли она или женская. «Какая разница? — пришло ей в голову. — Это не имеет никакого значения. Ты — все равно ты, в каком бы теле ты ни находилась».

Она опустила руки, но рулевого весла не нащупала. Недоумение еще не успело смениться паникой, как женщина поняла, что больше не сидит на кормовой скамье, а стоит на чем-то твердом, неровном, похожем на камень. Внезапно туман схлынул — он остался, держался рядом, будто ждал своего часа, но тут она разглядела, что одета в свою праздничную одежду, увешана украшениями, вперемежку мужскими и женскими, и на самом деле стоит на скальном пятачке. А рядом с ее ногами, обутыми не в сапоги, а в кожаные башмачки с серебряными застежками, покрытыми оберегающими знаками — в таких обычно хоронят — дремлет гадюка. Рядом — еще одна, с другой стороны — целых три, остальных было трудно разглядеть, но Хильдрид чувствовала, что они тут, прячутся в тумане.

Она замерла, помня, что гадюки реагируют на движение. А потом туман, подступавший к ней почти вплотную, еще немного отступил, и из его гущины на открытое пространство скального пятачка вышел мужчина.

Она знала его. Узнала, конечно, и рубашку с рукавами и воротом, отделанными плетеной тесьмой, и пояс с бляхами, и нож в кожаных ножнах. И даже фибулу, которой рубашка была сколота у горла, потому что когда-то подарила ее ему сама.

— Реен, — позвала она.

Мужчина поднял голову. Он молчал, но даже его молчание казалось ей естественным.

— Реен, где мы? — спросила женщина, оглядываясь. Туман клубился в паре шагов от нее. Он больше не казался ей плотным, как снег, но напоминал тот туман, который порой случается зимой, в суровый мороз — тогда воздух наполняют не капельки воды, а мелкие льдинки. При взгляде на него становилось трудно дышать, хотя холода Гуннарсдоттер не ощущала. — Реен, это что? Это... это Хель?

Мужчина молчал и не двигался.

— Реен, откуда ты можешь быть здесь? Ведь ты погиб в бою. Ты должен быть в Вальхалле.

— Мы с тобой должны выбраться отсюда, — сказал он глухо. Повернулся и шагнул во мглу. — Идем.

— Реен! — крикнула она, не решаясь сдвинуться с места. Одна из змей подняла голову и посмотрела на нее. — Реен!

— Идем, — донеслось из тумана, и все стихло.

Она проснулась, вскинулась, хватаясь за меч, но вокруг была самая обычная летняя ночь, самый обычный берег и драккар невдалеке, наполовину вытащенный из воды. Вокруг спали воины, а в стороне, опираясь на копье, стоял дозорный. Заметив движение Гуннарсдоттер, он резко развернулся в ту сторону, куда она посмотрела в первый момент, и стал вглядываться в морскую гладь. Потом обернулся и посмотрел вопросительно. Лето было в самом разгаре, и ночью почти не темнело. Небо было светлым, будто солнце лишь на миг отвернулось, только на земле царила покойная полумгла, как покрывало, цепляющаяся за низинки и закутки меж валунов.

Она встала, оправляя задравшуюся рубашку, и рядом тотчас же проснулся Альв. Спросонья он выглядел взъерошенным и очень недовольным. На женщину он посмотрел сурово, мол, чего это не спится ночью, но она, как всегда, не обратила на него внимания. Сделала дозорному знак, что все в порядке, и нагнулась за своим плащом, на котором спала.

Слегка болела голова.

Они были в пути уже две недели, и лишь теперь достигли мыса Мандале. Для последней ночевки на берегу они встали на одном из островков южнее мыса, потом предстояло больше недели пути по морю, и, если корабль не свернет к какому-нибудь из островов, ночевать придется прямо на воде, скинув якорь. Конечно, можно было идти вдоль берега Дании, потом мимо Саксонии и Фрисланда, откуда завернуть к Британским островам, но это должно занять куда больше времени. Викингам не в новинку были длительные путешествия по открытому морю, когда лишь туманные полоски далекого берега показываются время от времени, или не показываются вовсе. Хильдрид доверяла себе, и потому решила править прямо.

С ней не спорили, погода стояла прекрасная, и ничто не предвещало бури.

Хильдрид завернулась в плащ и подсела к костру. Возле него отдыхал второй дозорный, но он проснулся, как только она коснулась его колена.

— Я слышала, ты хорошо знаешь север Британии. Верно?