Голубой пакет - Георгий Брянцев

Конвоиры прыгали, как ребятишки, и хохотали.

— Встать! — свирепым голосом крикнул дежурный и отвел струю в сторону.

Хватаясь за стену, Юля встала и сильно закашлялась. Дежурный закрыл кран и, не собрав шланга, подошел к двери камеры.

— На место! — скомандовал он.

Но Туманова кашляла до конвульсий, выплевывала воду, добравшуюся до легких, и чувствовала, что вот-вот упадет. Ноги почти не держали ее, и голова кружилась.

— На место! — повторил дежурный.

Оттолкнувшись от стены, разведчица сделала шаг, другой и медленно сошла по ступенькам вниз, боясь взглянуть в лицо страшному тюремщику. Едва достигнув койки, она упала на нее и, забыв о боли в спине, вызванной побоями, мгновенно забылась в полусне-полуобмороке.

За небольшим квадратным столом, застланным старенькой клеенкой, друг против друга сидели Чернопятов и Готовцев. Заболотный стоял за спиной Готовцева, Калюжный дежурил в уголке.

Посреди стола тихим огоньком теплилась стеариновая плошка. По стенам двигались большие расплывчатые тени.

Чернопятов писал. Странно было видеть, как мускулистая, неуклюжая на вид рука Чернопятова держала тоненький химический карандаш и старательно выводила мелкие буквы.

История падения Даниила Готовцева была такова. Как-то ночью сорок первого года Заболотный брал воду в колонке, стоявшей наискось от его дома. В это время где-то недалеко прогремел выстрел. Время было тревожное, беспокойное. Оккупанты днем и ночью проводили аресты, обыски, облавы. Показываться ночью на улице без специального пропуска категорически запрещалось. Во избежание неприятностей Заболотный, не успев наполнить ведра, заторопился к дому. На полпути он услышал свистки патрулей, какие-то крики и увидел бегущего человека.

Заболотный быстро, насколько позволяли ему ведра, юркнул во двор и хотел было запереть калитку, но запыхавшийся человек окликнул его:

— Степан!

— Даниил!

Только теперь они разглядели друг друга. Неизвестный оказался Готовцевым.

— Я к тебе… Степан… укрой… скорее… — выговорил он задыхаясь.

— А что с тобой? — с тревогой спросил Заболотный.

— Убил немца!… Сейчас убил!… Скорее, они будут искать!…

— Беги в дом, там открыто, — торопливо сказал Заболотный, — а я запру калитку!

Отдышавшись и придя в себя, Готовцев рассказал, что произошло. Он шел с вокзала, где работал в ночную смену, и нагнал двух людей, шедших впереди. Один был немец — унтер-офицер, а второй — русский, молодой парень. Унтер-офицер, держа в одной руке пистолет, другой толкал парня вперед. Он наносил ему удары по затылку, и тот плакал, как ребенок.

Готовцев не мог перенести этого зрелища, и решение созрело у него мгновенно. Налетев на унтер-офицера сзади, он выхватил из его рук пистолет и выстрелил ему прямо в лицо. Тот упал. Парнишке Готовцев приказал бежать, и в это время услышал свистки патруля, привлеченного выстрелом. Вот и всё.

Слух о расправе с немецким унтер-офицером облетел полгорода. Все поражались смелости неизвестного, дерзнувшего открыто напасть на представителя оккупантов.

Естественно, что Готовцевым заинтересовался и Чернопятов. Заболотный рассказал все, что знал о Готовцеве. Отец его много лет работал поваром и умер за два года до войны. Сестра Готовцева, учительница, жила в Минске. Месяца четыре спустя после убийства немецкого унтер-офицера Чернопятову через Бакланова удалось выяснить, что сестра Готовцева по заданию белорусских партизан устроилась работать в минскую военную комендатуру переводчицей.

Эта маленькая подробность ускорила решение: Чернопятов поручил Заболотному привлечь Готовцева к подпольной работе, на что тот, не колеблясь, согласился. Заболотный представился Готовцеву как доверенный человек партизанского отряда, скрыв свое отношение к подполью.

По договоренности с Чернопятовым было решено использовать Готовцева как хозяина явки.

Он мог принимать людей не только дома, но и на работе: в вокзальном ресторане и в офицерском кафе. Дополнительно его решили использовать для сбора разведывательных сведений: он вращался среди гитлеровских солдат и офицеров.

До появления Тумановой явочный пункт Готовцева ни разу не использовался, зато он регулярно сообщал Заболотному сведения о проходивших через город воинских частях, нумерации их, пути следования и вооружении.

Но подпольщики не знали главного: Готовцев с декабря сорок первого года уже состоял агентом гестапо под кличкой Филин. Это выяснилось только сейчас.

Оказывается, унтер-офицер, в которого стрелял Готовцев, не умер. Он выжил и назвал Готовцева. Обстоятельства дела были вовсе не такими, как об этом раньше рассказывал Готовцев. Унтер-офицер заведовал складами на вокзале, и через Готовцева ему удалось успешно сбыть на рынок большую партию похищенных продуктов. Когда пришло время делить куш, унтер-офицер поскаредничал и предложил своему сообщнику ничтожную часть. Готовцев возмутился и пригрозил выдать унтера. Тот решил избавиться от свидетеля. Он дал понять Готовцеву, что просто пошутил, затянул его к себе в конторку, и они выпили. Потом отправились домой к Готовцеву, чтобы обо всем договориться.

На улице унтер-офицер нарочно затеял ссору и вытащил пистолет. Завязалась борьба. Готовцеву удалось повернуть руку противника, и пуля угодила в хозяина пистолета.

Немец на допросе покаялся во всем и был послан в штрафную роту, а Готовцев на шестой день после покушения принял предложение гестапо и стал осведомителем.

Все это, рассказанное им самим и дополненное Заболотным, занес в протокол допроса Чернопятов. Осталось выяснить еще кое-какие подробности.

— А почему ты его не выдал? — и Чернопятов кивнул в сторону Заболотного.

— Клавку пожалел, — ответил Готовцев. — Любит она Степана… Да и я от него ничего худого не видел. В тот раз, когда получилась история с унтером, он все-таки укрыл меня…

— Н-да!… — усмехнулся Чернопятов. — Ты, оказывается, еще не лишен благородства!

Готовцев с досадой пожал плечами. Его раздражало, что эти люди не могут понять самой простой вещи.

— Если бы я сказал о Степане, — объяснил он, — надо было говорить и о себе. А тогда бы они сели на меня верхом и заездили. Штауфер и так попрекает меня, что я плохо работаю!

— Так, допустим, — проговорил Чернопятов. — Теперь объясни нам, как же ты выкрутился перед своим Штауфером, когда выдавал ему девушку, названную твоей сестрой? Что ты ему сказал?

— Я знал, что вы об этом спросите, — усмехнулся Готовцев, вытаскивая из кармана помятый конверт, — я тоже кое-что соображаю. — Он развернул листок бумаги, заполненный печатным шрифтом от руки, и протянул его Чернопятову.

— «Дорогой Даниил Семенович! — прочел вслух Чернопятов. — Выручи ради старой дружбы. Явится к тебе моя дочка, устрой ее где-нибудь около себя. Она девка способная, мастер на все руки и давно просится в город. К тому же она и немецкий неплохо знает. А чтобы не было лишних хлопот перед начальством, она будет представляться твоей сестрой. Постарайся, дружище! Я тебя отблагодарю. Дела у меня идут неплохо. Бургомистр и комендант довольны работой. Переселился на новую квартиру, где раньше жил военком. Приезжай, будешь дорогим гостем. Твой Петр Новожилов. 9 июня 1943 года».