Святая мгла (Последние дни ГУЛАГа) - Леван Бердзенишвили

Алексей Разлацкий признавался: «У меня два сильно отличающихся друг от друга учителя – Сократ и Сталин». («Обратите внимание, – острил Манилович, – имена обоих начинаются с буквы „с“, и ни один из них ничего не написал. Первый – потому что такой уж у него был принцип, а второй – потому что был неграмотным». По Бориной теории, тома Сталина сочиняли по ночам тысячи сотрудников Института марксизма-ленинизма, когда вождь не спал). Факт, что Разлацкий, как и Сократ, любил задавать вопросы. Я бы сказал, что в Разлацком было нечто пракоммунистическое, домарксистское, платоническое и вообще античное. Не знаю, как коммунистические принципы, а частной собственности он, как и Платон, действительно не уважал и так же, как грузины, был тем редким человеком, который жертвовал Аркадию Дудкину махорку.

Мы с Разлацким нашли общую тему: суд над Сократом. Общеизвестно, что этого философа судили в 339 году до нашей эры с соблюдением всех демократических формальностей (были представлены обе стороны – обвинения и защиты, были два голосования, в подсчете голосов никто не усомнился и т. д.) и приговорили к смерти. Разлацкий считал Сократа первым коммунистом и в суде, учиненном над ним, обвинял «проторевизионистов» (это был его термин).

– Процесс Сократа показал не только слабость так называемой западной демократии, но и ее полную неспособность увидеть достоинства нового учения. Вынеся первому коммунисту смертельный приговор, античная демократия похоронила себя, – заявил Разлацкий и, придав своим словам совершенно неожиданное развитие, добавил по-грузински: «Демократия похоронила себя, то есть „Тави даи-САМАРА“, как сказал бы Отец».

– Выходит, что Сократ был протокоммунистом и грузинский язык – протокоммунистический язык? – «наивно» спросил я.

– Сократ был не прото-, а просто коммунистом: отвергал частную собственность, болел за тогдашний рабочий класс, рабов, нес им знания, любил музыку, – заявил Разлацкий, не пояснив при этом, какое имела отношение музыка к коммунистам.

– Безусловно, и в грузинском языке всегда был коммунистический потенциал, – продолжил самарский поэт и диссидент, – не Руставели ли сказал: дайте рабочим средства труда и освободите пролетариат?

– По твоей теории получается, что и Руставели был марксистом, так, что ли? – опешил Жора Хомизури, у которого как у антикоммуниста и «фана» Руставели явно отобрали любимую игрушку.

– Не просто марксистом, а последовательным сталинистом, – ответил ему Боря Манилович. – Ты что, не знаешь, что «кто себе друзей не ищет» сказано о первом Коммунистическом Интернационале?

– «Ты раздай богатство бедным, возврати рабам свободу» – вот что сказал Руставели, и в «Витязе в тигровой шкуре» нет и не могло быть никаких рабочих и никакого пролетариата, – серьезно всполошился я.

– Леван, ты среди этих демократов еще кажешься порядочным человеком… – начал Разлацкий.

– Однако на самом деле сам понимаешь, что не прав, и если Разлацкий не расстреливает тебя, то только потому, что до грузин он должен других расстрелять, – подключился Манилович.

– Например, космополитов всех мастей, – не отстал Разлацкий, заставив ненадолго замолкнуть не к добру развеселившегося Бориса Исааковича. – Короче, Леван, ты пока не полностью потерял шанс установить классовую правду.

– Допустим, это так, – согласился я с ним, хотя на слово «классовый» у меня всегда была плохая реакция.

– Раз так, давай соглашайся со мной, что Руставели крайне низкого мнения о буржуазии, и мелкой или крупной. Я имею в виду то место из «Витязя в тигровой шкуре», когда Автандил уличает класс купцов в военном преступлении.

– Автандил просто говорит, что у купцов нет умения воевать, – защитил я от классовой теории Руставели, которому, как я почувствовал, вскоре предстояло разделить участь «Сулико». В качестве полюбившегося Сталину и Разлацкому Руставели был бы окончательно отвергнут, и ему уже никогда бы не сравниться с обожаемым Вадимом Янковым, Сергеем Аверинцевым и Рафаэлом Папаяном вардапетом Григором Нарекаци, автором «Книги скорбных песнопений».

– Но разве руставелевские купцы не буржуи? – недоумевал Разлацкий. – Разве грузины по сей день не настроены антибуржуазно и разве большая часть населения Грузии не рабочие или крестьяне? Разве это тайна, что грузины считают торговлю зазорным делом и отмежевываются от своих соотечественников, торгующих в Москве цветами, как от ненавистных буржуев?!

– С каких это пор такая нежная любовь к крестьянству? – очнулся обвиненный в космополитизме Боря Манилович.

– Ошибочно представлять истинных коммунистов лишь защитниками интересов рабочих. Крестьянство и рабочий класс, серп и молот – это и есть народ. Демократы, буржуазия и интеллигенция не народ – это производственные отходы.

– И у кого эти субъекты оказались в отходах производства? – спросил я. – Не у Бога-отца ли?

– Леван, ты ведь должен быть атеистом либо, как и твои любимые греки, политеистом, что принципиально одно и то же! Какой еще бог? Бога нет!

– Сколько стоит опиум для народа? – подключился еще один сомнительный атеист Жора Хомизури.

– Я не хочу нынче о священниках говорить, – заявил Разлацкий.

– Наверное, потому что некоторые дети в духовной семинарии учились, – предложил собственный вариант объяснения религиозной толерантности Разлацкого Манилович.

– Нет, потому что в действительности религия не враг нам, настоящий наш враг – это буржуазия, – отрезал Разлацкий.

– Поэтому во время войны товарищ Сталин и прибег к помощи и церкви, и ее святых? – вставил украдкой сомнительный аргумент Хомизури.

– Святые внутренне были коммунистами, – заявил Разлацкий.

– А Гитлер говорил, что Христос был коммунистом, а Петр и Павел первыми большевиками, – неожиданно начал «усиливать» идеи Розенберга один из пострадавших от них, то есть Манилович.

– Вы ничего не понимаете, я не с вами беседую, – начал сердиться Разлацкий. – Дайте мне говорить с моим грузином, этот человек понимает меня.

– Я так понял, что, по твоему разумению, все хорошие люди – начиная с Сократа, продолжая святыми и кончая Руставели – были коммунистами? – подытожил я концепцию Разлацкого.

– Это упрощенное представление, – заявил он, – однако в качестве рабочей гипотезы годится.

– Если Бога нет, выходит, что святые действительно были коммунистами, это логично, – заключил Хомизури.

– Следовательно, получается, что текст, сочиненный о жизни Франциска Ассизского «Фиоретти» («Цветочки»), в действительности представляет собой манифест коммунистической партии, – не смог сдержать «восторга» Манилович, который имел свои счета с католицизмом и часто говорил о таинственном сотрудничестве Ватикана с Гитлером.

– Знаешь ли ты, Леван, что Алексей Борисович написал специальный труд под названием «Второй коммунистический манифест»? – спросил Жора.

– Как не знать, я читал обвинительное заключение Алексея Борисовича, – заявил я. – По моим представлениям, Разлацкий – это Маркс, а его сообщник Исаев – Энгельс.