Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов

— Сильный удар, вроде всё цело, но так сразу сказать не могу. Как бы лихоманка не началась, тогда резать придётся.

— Слышь, лепила, — прошипел Фёдор, — я тебя самого на косынки порежу, мажь давай, и чтобы никому ни слова.

Доктор намазал больного вонючей мазью, велел не вставать как минимум сутки, а потом ходить осторожно, широко ноги не расставляя, и ушёл на кухню. Там он вправил пальцы, поместил их в лубки из щепок, наложил шину из тонких дощечек на кисть, крепко обмотал всё старыми тряпками.

— Срастаться будет месяц, — предупредил он, — болит, пейте водку или вон марафет понюхайте, я вам оставлю, но чтобы со смыслом, а не просто так. Голова если закружится, лягте на пол и лежите, пока не пройдёт. Сотрясение у вас обоих. И это хорошо, значит, мозг присутствует.

Потом снова зашёл к Фёдору, прикрыл дверь.

— Хорошо бы рентген сделать, — сказал он, — никак ломать потом придётся, если сложил неправильно.

— Так делай.

— Только в городской больнице есть аппарат, я договорюсь завтра, там и гипс наложат. До этого времени рукой не двигать, пальцы не сгибать.

— Ты мне так замотал, что не шевелятся, — Фёдор поднял руку, — ладно, иди. Завтра в полдень.

Он расплатился с врачом, дождался, когда тот уйдёт, позвал Панкрата.

— Беги к Немцу, скажи, дело есть срочное, за ценой не постою, пусть меня примет сегодня.

— А с тем гадом что делать, ну который вас отбалохал?

— Не в своё дело нос суёшь, — Фёдор неудачно повернулся, застонал, — чего встал, зенки вылупил? Беги, одна нога тут, другая там, а то опоздаешь.

— Так ведь стемнело уже.

Панкрат выжидательно посмотрел на главаря. Тот сморщился, сделал зарубку на память, но угрожать не стал, достал из кармана пачку банкнот, придерживая на столе мизинцем, отделил трёхрублёвую бумажку, протянул подручному. Мужчина схватил деньги, натянул всё тот же брезентовый плащ и те же сапоги, взял фонарь и вышел в дождь. Ливень утихал, оставив размытые дороги, тучи потихоньку рассеивались, на небе проглянула луна.

Мощёная Теплосерная улица заканчивалась возле исправдома, дальше вдоль реки Покумок шла разбитая повозками грунтовая дорога. Её постоянно размывало, особенно по весне, и тогда дорога покрывалась рытвинами. Их засыпали, но гравий осаживался, и рытвины появлялись снова. Панкрат старательно обходил лужи, крутил ручку фонаря, освещая дорогу. Сразу после того, как Подкумок свернул на юг, начиналась колония Бетания, населённая немцами. Тут за дорогами следили внимательнее, и уже можно было не опасаться уйти в воду по колено. Аккуратные ровные улицы, отсыпанные гравием, а к центру мощёные булыжником, такие же аккуратные саманные дома, с дорожками и покрашенными палисадами. Колония была зажиточной, при населении в полторы тысячи человек работали две мельницы, лесопилка, кузница, машинная станция, изба-читальня и школа, на другом берегу реки Подкумок к колонии относились земли совхоза «Константиновский». Панкрат колонию не любил, уж очень здесь всё было правильно и размеренно. Вот и сейчас, стоило стемнеть, большая часть окон погасла, немцы-колонисты легли спать, чтобы утром выйти на работу с первыми лучами солнца.

— Чёрт бы побрал этих нехристей, — в сердцах сказал он, отчищая каблук о траву.

Нужный ему дом находился неподалёку от лютеранской церкви — двухэтажная длинная постройка, где жилая часть соседствовала с хозяйственной. Панкрат подсветил фонарём калитку, подёргал за цепочку, где-то в глубине двора звякнул колокольчик. Дверь в доме отворилась не сразу, мужчина терпеливо стоял и ждал. Наконец, к калитке подошёл подросток, достал такой же фонарь, как у Панкрата, подсветил его лицо, заставив зажмуриться.

— Чего надо?

— Я к Гансу Липке.

Пацан присмотрелся повнимательнее.

— Зачем?

— Йохан, ты ведь меня знаешь, — заискивающе сказал Панкрат, — пусти, а? Дело срочное.

— Проходи, — калитка открылась, и захлопнулась, стоило Панкрату зайти во двор.

Входная дверь вела в просторную прихожую, а оттуда — в большую залу с камином и массивным столом. В камине горел огонь, потолок лежал на мощных закопчёных балках, вокруг стола стояли деревянные стулья с высокими спинками. Панкрат остался стоять, сложив руки на животе. Через несколько минут в залу вошёл немолодой мужчина, высокий, под два метра, худой, с мощным носом и кустистыми бровями, он уселся на стул, кивнул Панкрату.

— Говори.

— Хозяин встречи просит.

— Что случилось?

Панкрат замялся, он высчитывал, что стоит рассказать, а что — нет, хозяин дома насупил брови.

— А ну сядь. Йохан, принеси гостю пива. А ты хорошенько подумай, если что утаишь, тебе же хуже.

Гость вздохнул, и начал рассказывать. Про то, как Фёдор Мельник познакомился с артисткой, как она ему отказала, и как он решил её наказать. Рассказал про здоровяка, который вывел из строя и самого Фёдора, и двух его ближайших подручных, и потом отпустил живыми. Ганс внимательно слушал, не задавая вопросов.

— Хорошо, — наконец сказал он, — Фриц, иди-ка сюда.

Голос у Ганса был негромким, но почти сразу в дверях появился молодой человек, светловолосый, в плотных штанах и вязаном свитере.

— Возьми повозку, съездишь за Мельником, ты знаешь, где он живёт. И Панкрата отвези, нечего ему здесь делать.

Фриц молча кивнул, поманил Панкрата за собой. Повозка сделала рейс в два конца, высадила Панкрата возле дома Федора, а самого Фёдора привезла в Бетанию. Мельник с трудом вылез из пролётки, доковылял до дома, оттуда прошёл в залу. Ганс сидел на том же месте. Фёдор уселся напротив, дождался, когда принесут пиво, и рассказал, что случилось. Хозяин молчал, в голове сверяя то, что наговорили оба гостя.

— Что ты хочешь?

Фёдор на секунду задумался, а потом сбивчиво объяснил, что ему нужно.

— Десять тысяч плюс пять червонцев за каждый день, — не раздумывая, сказал Ганс. — Может быть, ты хочешь, чтобы мы и с твоим обидчиком порешали?

— Нет, — твёрдо ответил Мельник, с ценой он спорить не стал.

С личными проблемами нужно было разобраться саму, иначе такие, как герр Липке, в следующий раз об него, Фёдора, разве что ноги не вытрут. Ганс одобрительно кивнул, указал гостю на дверь, дождался, когда повозка с ним отправится в обратный путь, взял свечу, и спустился в подвал.

Там, привязанный к крюку в потолке, висел пленник. Руки у него посинели от стягивающих запястья верёвок, ноги едва касались пола. Он был обнажён, всё тело от