Пожарский-3 - Ольга Войлошникова

Отчаянный ты парень, — Токомерий не отставал, успевая разговаривать не бегу. — Я слышал, тут у него всяких зверюшек повыведено, и до реки, и за рекой тем паче!

— За рекой нас мало волнует. До реки бы добраться.

В этот момент нас настиг возмущённый вопль Танатоса:

— Отпил! Отпил! Нет, ну ты глянь, каков наглец!!! А вы куда⁈ Кыш, кыш отсюда!!! Цербер, цербер, морда ленивая, проснись!!!

Мы выскочили к реке, по противоположному берегу которой уже метался чёрный трёхголовый пёс. Харон пытался пристать к дальнему берегу, а Цербер — запрыгнуть в лодку. Перевозчик глухо ругался из-под капюшона.

— Цирк, ядрёна-Матрёна! — охарактеризовал я обстановку и велел: — Кузя, поиском подсвети!

В подземном сумраке след портала над водой пошёл мелкими искорками:

— Карета подана! Выметаемся отсюда!

— Так он же над рекой! Тут саженей двадцать!

— Я открою, Кузьма нас забросит. Понеслась!

ПРО ЖАР-ПТИЦУ

Выпали мы в том же месте, из которого первоначально строили портал — посредине большого, траурно украшенного двора валашского князя. Токомерий — тот прямо на собственное тело упал да в него и провалился — воссоединился, стало быть, душой и плотью. Всё бы ничего, если бы кто-то заботливый не возжёг перед этим погребальный костёр, на котором лежало тело. Облитые маслом дрова горели весело. Горячо, с-сука!

— Вы чё творите⁈ — рявкнул Токомерий и сел, вызвав массовый визг, панику в рядах и несколько обмороков.

А я второпях скастовал такой активный ливень, что двор махом наполнился водой по щиколотку. Из распахнутых ворот на дорогу вольным потоком изливались бурные воды. Валашский князь сердито фыркнул вслед убегающим подданным и вытер лицо, оставив на щеке чёрный сажистый след.

Я вспомнил, что спросить хотел с самого начала:

— Слышь, Токомерий, а почему тебя Негру Вода зовут? Ты ж белый.

Он посмотрел на меня как на маленького:

— А волос-то чёрный!

— Ядрёна-Матрёна, не поспоришь…

Итак, из огромной толпы остались только те четверо воев, которые стояли у гроба. Зато большой обеденный зал княжеского замка, уставленный богатыми столами для поминок, оказался полностью в нашем распоряжении.

— Проходите, гости дорогие! — широким жестом пригласил нас Токомерий. — Угощайтесь! Чем богаты, тем и рады!

Мы разместились за лучшим столом и как следует отпраздновали наше успешное возвращение из царства мёртвых. Вот тогда-то они и дали мне ту страшную клятву. В черновом варианте она звучала примерно так:

— Ты, Дмитрий, конечно и сам маг-ураган, и меч у тебя что надо, но если вдруг настанет жопа — мы одним мигом явимся, чихнуть не успеешь. Прикроем!

А вот насчёт жар-птицы возникли сложности.

— Понимаешь, — Токомерий немного стеснялся и отозвал меня в сторону для секретного разговора, — мать у меня была турчанка. Умела оборачиваться. И мне передалось. Но научила она меня только тому, что умела сама…

— Так ты и есть та жар-птица⁈ — дошло до меня.

Токомерий только кивнул.

— Ядрёна-Матрёна! Ну, накрылся наш план турецкой шляпой! — я не на шутку озадачился. — Чё делать мне?

— Ну, тут два выхода, — подсказал Кузя. — Или снова сад Атласского царя штурмовать, или, как предлагал Танатос, Данилу вжикнуть.

Почему никому из нас не пришла в голову идея, что можно было Рюрика попросить, чтоб он вежливо намекнул Даниле на неприличность мздоимства? Сами хотели проблему решить, типа мы тоже большие.

— Погоди, есть вариант! — Негру вода оживился. — Слушай, меня ему отдай!

— Жар-птицей?

— Ну!

— А он тебя в клетку посадит?

— Пусть. У меня для него есть пара сюрпризов.

Так мы, в общем, и поступили. Правда, на следующий день Данила-князь слегка заикался, но это уже совсем другая история.

Токомерию я посоветовал со своей проблемой превращений обратиться к Горынычу — вот кто мастер зооморфизма!

А землю я получил. До сих пор на том куске мой московский особняк стоит. Правда, Сапоговой улицы давным-давно нет, на её месте — Фонтанный бульвар, да и палаты мои перестроили. Но ничто не бывает неизменно-статичным, и это хорошо.

16. ИДУТ ТЕМНЫЕ ВРЕМЕНА

ЗАСЕДАНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Итак, четверо старших воинов славянской кондотты из Венеции отбыли собирать свои семьи. Потому что разумнее сперва спокойно переправить своих домашних в безопасное место, а уж потом показывать большую фигу шишкам Венеции.

— Слышь, Токомерий, а что, у них первым головой Ипатий был? — полюбопытствовал Горыныч.

Валашский князь ухмыльнулся:

— Первым головой был Лютовой, пращур вот этого Славуса Лютовоя.

— А почему кондотта тогда Ипатьевская?

Токомерий хрюкнул:

— Потому что Лютовой был не только лютым воином, но и лютым матершинником. Чуть что: ипать его туда да сюда, да какими способами… хуже боцмана, честное слово. Вот в честь Лютовоевой привычки кондотту и назвали, при жизни ещё…

Поржали все, конечно.

Потом обсудили общую систему защиты. Горыныч вызвался поставить второй купол, чтоб, если что, он своей инерцией часть атаки смог погасить. Мне вынесли общее порицание, чтоб не расслаблялся и не подставлялся таким вот образом.

Тут Пахому пришло время с ребятишками заниматься. Все пятеро наших мелких клановцев остались без школ, и покуда не было учителя, родители распределили меж собой время, занимая ребятишек, чем могли. Болеслав обещал сменить его через полтора часа, а покуда мы приступили к Токомерию с допросом альвовой крови.

Вопросы задавали долго и разнообразно, кто во что горазд — надо было по возможности выжать максимум, а натренированная ручка-самописка старательно всё заносила в толстую амбарную книгу. В результате мы имели достаточно много информации о личности не какого-то там наёмника, а одного из высших альвов, Генриха Арвуда, о его приближённом к оловянно-островной королевской семье роде, о взаимоотношениях с альвийскими спецслужбами об особенностях задания и прочем-прочем-прочем.

Подтвердилась моя догадка касательно причины особой ко мне нелюбви. Собственно, нелюбви не было. Да им вообще было на меня плевать. А вот устранить Пожарского и одним махом смести всю недоглядевшую русскую верхушку, включенную в клятвенный союз — это была составная часть того плана, который сейчас разворачивался на наших глазах. Также Генрих Арвуд слышал, что в междоусобные распри обязательно должны вклиниться польские магнаты и литовские князьки. Кроме того, альв был уверен, что молодой царевич их поддержит и при любом удобном случае вообще выступит не только на стороне Царства Польского, но и любой страны, на которую ему укажут.

— Кто укажет? — попытался уточнить Горыныч. — Имя, имя давай!

—