Полет над разлукой - Анна Берсенева

Ей стало стыдно, что он об этом подумал. Но ведь она и сама думала об этом…

– Я не знаю, – опустив глаза, выговорила Аля. – Может быть, дело не в том – хотя и в том, конечно, тоже. Но ты понимаешь, я просто не хочу тебя обманывать…

– А ты меня не обманываешь. – Он покачал головой, провел рукой по лбу. – Да меня, может, мало кто так не обманывал, как ты! – Аля видела, что он все больше волнуется с каждым словом. – У меня ведь женщин много было, и очень даже были ничего. Но у всех взгляд такой… Такой взгляд цепкий, просто противно. Когда домой заходят, когда меня оглядывают. Как на аукционе – оценивают… Ты вот меня не спрашиваешь, а я ведь потому и не женился: не верил им никому. Это ж только в двадцать лет кажется, что бабы на улице валяются, только руку протяни… А тебя как увидел – ну, еще в клубе, когда ты три джина принесла, – так сразу и ахнул: надо же, она вот какая есть, такая и есть, никем казаться не старается. Весь вечер на тебя смотрел, все думал, как же это можно, совсем не притворяться. Даже напился из-за этого. Помнишь?

– Ну, еще бы, – улыбнулась Аля. – Как не помнить! Еле домой от твоего дома добралась, на ходу засыпала.

Он покраснел.

– Конечно, свинство, что я тебя за руль посадил… Но я ж правда запьянел, Алечка, соображал медленно! Я и потом все время на тебя смотрел, только же из-за тебя в «Терру» эту приходил… Ты что думаешь, я такой положительный, такой тупой, что мне только клушку какую-нибудь?.. Да мне, может, наоборот! – Он судорожно глотнул вина, красная капля пролилась на светлую рубашку. – Только ты не думай, что я тебя хочу как игрушку дорогую, я ж совсем не то… Я бы тебя на руках носил, Алечка!

Она не могла поднять на него глаза и чувствовала, что слезы вот-вот закапают прямо на стол.

«Боже мой! – думала Аля. – Вот, любовь… И кому – мне! Почему, за что, зачем? Сколько женщин счастливы были бы, а досталось черт знает кому…»

– Рома… – Она наконец решилась взглянуть на него. – Но ведь я тебя не люблю, неужели ты не видишь?

– Вижу, – ответил он, помолчав. – Я ж говорю: ты такая, как есть… Странно прямо, я думал, артистки все время притворяются! Но что ж мне теперь делать, Аля? Поживи со мной – может, полюбишь… Тебе со мной ведь не противно было, а? А я после этого ночей не сплю, только о тебе… Думаешь, я тебе мешать буду? Насчет театра… Да вживайся ты куда тебе там надо! Ты что хочешь будешь делать, я же ни в чем…

Он замолчал на полуслове, словно задохнулся, и снова глотнул вина.

Але хотелось провалиться прямо сквозь пол ресторанного стойла.

«Вот скажи сейчас «да», – стремительно мелькало в голове. – Даже не надо говорить «люблю», ни в чем обманывать не надо. Просто скажи: Рома, буду жить с тобой. Тебе неплохо, а он счастлив будет, он только этого и ждет, ни о чем другом не просит. Почему ты молчишь?»

Она не могла понять, каким скована запретом.

– Рома, давай я подумаю, а? – наконец произнесла Аля, от стыда едва не плача. – Я понимаю, это нехорошо как-то, глупо, допотопно… Но дай ты мне подумать! Это нетрудно, конечно, – к тебе перейти. Но я не хочу тебя дразнить, понимаешь? Прийти, уйти…

Он молчал, по-прежнему глядя на нее. Аля давно уже заметила, что, когда Рома волнуется, капельки пота выступают у него на лбу, на высоких залысинах, и он судорожно вытирает их – платком, краем одеяла… Рома промокнул лоб салфеткой, свернул ее с медлительной и невеселой аккуратностью.

– Что сказать, Аля? – произнес он. – Я понимаю… Не думай, я и не ждал, что ты мне на шею кинешься. Все же понятно… А все-таки: переходила бы все-таки, а? Тогда, на Новый год, помнишь – не думала, а так все хорошо получилось. А подумала бы – и не пошла бы…

Конечно, он был прав: все лучшее в жизни получается само собою, без размышлений и подготовки. Но к нему-то Алю не влекло ничто, кроме житейской логики… Надо было следовать этой логике, потому что больше следовать было нечему. Но она не могла решиться – непонятно, почему.

– Не получается по-другому, Рома, – сказала она. – Давай неделю не будем встречаться, а потом… Да я и занята сейчас очень: выпускной ведь курс, репетиции целыми днями. Через неделю, ладно?

Он кивнул, отводя глаза. Официант наконец принес заказанного «Покровителя овец», еще вина… Аля ничему уже не была рада, и особенно этому ужину, который надо было поглощать в молчании: не болтать же о пустяках после такого разговора!

– Тепло как… – сказал Рома, когда они вышли наконец на Чистопрудный бульвар. – Лето скоро. Давай вместе отдыхать поедем, а? Ты куда хочешь поехать?

– В Испанию, – непроизвольно вырвалось у Али. – Только не будем пока об этом говорить, ладно? – тут же добавила она.

Он уныло кивнул. Але невыносимо стыдно было оттого, что она подвергает мужчину такому унижению, но ничего она не могла поделать.

Она и в самом деле не обманывала его.

Ни в чем – ни в том, что не любит, ни в том, что должна подумать, потому что не хочет дразнить его понапрасну…

Не обманывала и в том, что времени у нее совсем нет. Четвертый курс ГИТИСа – это было серьезно. Карталовский курс был смешанный, актерско-режиссерский, и выпускных спектаклей ставилось множество. На них приходили режиссеры разных театров, решалось будущее, поэтому все студенты старались показать, на что способны.

Аля была одной из немногих, чья судьба была решена Карталовым. Остальные же пребывали в состоянии тихой паники, и она их прекрасно понимала.

Давние, забытые воспоминания нахлынули на нее этой весной… Растерянность свою она вспоминала, растерянность от того, сколько талантливых людей без дела мечется и слоняется по Москве, скольким не хватило для успеха только одного: слепого везения…

Тогда, в прожитый с Ильей год, Аля поняла, что жизнь устроена не по законам справедливости, но только поэтому остается жизнью, не замирает в мертвом окостенении. Это было жестоко, но это было так. А большинство ее однокурсников только сейчас, на себе начинали постигать жестокость невезения…

Поэтому в горячке институтских репетиций Але чудился не только азарт, не только одержимость, но и лихорадочность.

Она и раньше не любила «Терру», а теперь шла туда просто как на каторгу. Ни физических, ни моральных сил у нее не оставалось, да и жалко было тратить силы на то, чтобы обслуживать мыдлонов, когда только в Учебном театре она играла в трех больших спектаклях, а диапазон – от Шекспира до молодого драматурга Вишневецкого. А главное – Театр на Хитровке, Цветаева…

«До лета, до выпускных, – твердо решила Аля. – А там уйду, будь что будет. Проживу как-нибудь!»

Она по-прежнему старалась обходить в мыслях то, что к лету, может быть, у нее уже вообще не будет проблем с деньгами – если она решится…

Сознание того, что она дохаживает в «Терру» последние недели, очень ее поддерживало. Аля так и решила: последняя ночь – на первое июня, и ни минутой дольше! Потом хоть трава не расти.