Медведь и Дракон - Том Клэнси

– Честное слово?

– О да. Моя мать распоряжалась в доме до самой смерти.

– Как интересно. А ты верующий?

Почему задан этот вопрос? – удивился Чёт.

– Я так и не сделал выбора между синтоизмом и буддизмом, – честно ответил он. Его подвергли обряду крещения как методиста, но он отошёл от церкви много лет назад. В Японии он начал изучать местные религии, чтобы понять их и лучше внедриться в общество, и хотя он узнал о них много, ни одна из японских религий не соответствовала его американскому воспитанию. – А ты?

– Однажды я заинтересовалась Фалун Конг, но не очень серьёзно. У меня был друг, которого это увлекло. Сейчас он в тюрьме.

– Очень жаль, – сочувственно покачал головой Номури, пытаясь понять, насколько тесными были их отношения. Коммунизм ревниво относился к вере, не желая иметь никаких соперников. Новым религиозным увлечением в Китае стал баптизм, появившийся словно ниоткуда. Его источником стал, по мнению Номури, Интернет, в который американские христиане, особенно баптисты и мормоны, за последнее время вложили огромные деньги. А удалось ли Джерри Фарвеллу завоевать здесь сколько-нибудь устойчивое религиозное/идеологическое положение? Как удивительно – или совсем неудивительно. Проблема с марксизмом-ленинизмом, как и с учением Мао, заключалась в том, что, какой бы утончённой ни была теоретическая модель общества, в ней не хватало чего-то, к чему стремилась человеческая душа. Однако коммунистические вожди не хотели и не могли хорошо относиться к религии. Секта Фалун Конг даже не была религией, по крайней мере, таким было мнение Номури, но по какой-то непонятной ему причине она так напугала сильных мира сего в иерархии КНР, что они подавили её, словно она была поистине контрреволюционным политическим движением. Он слышал, что приговорённым руководителям секты приходится очень трудно в местных тюрьмах.

Мысль о том, что означает «очень трудно» в такой стране, не нуждалась в уточнении.

Большинство самых изощрённых пыток было изобретено в Китае, где ценность человеческой жизни была гораздо менее важной, чем в стране, откуда он родом, напомнил себе Чёт. Китай был древней страной с древней культурой, но во многих отношениях китайцы могли быть Клингонами[13], как сопутствующие им человеческие существа, настолько разительно отличались их общественные ценности от всего, с чем вырос Честер Номури.

– В общем, честно говоря, у меня нет каких-либо религиозных убеждений.

– Убеждений?

– Верований, – поправился офицер ЦРУ. – Скажи, а в твоей жизни есть мужчины? Жених, может быть?

Она вздохнула.

– Нет, уже в течение некоторого времени.

– Неужели? Мне это кажется удивительным, – заметил Номури с изысканной галантностью.

– Я думаю, что мы отличаемся от Японии, – признала Минг с какой-то печалью в голосе.

Номури поднял бутылку и налил ещё мао-тай в обе чашки.

– В таком случае предлагаю тебе выпить за дружбу.

– Спасибо, Номури-сан.

– С удовольствием, товарищ Минг. – «Интересно, сколько времени потребуется на это? – подумал он. – По-видимому, не слишком много. Затем начнётся настоящая работа».

Это было одно из тех совпадений, которые известны полицейским во всем мире. Провалов позвонил в милицейское управление, а поскольку он занимался расследованием убийства, его соединили с капитаном в Санкт-Петербурге, начальником местного убойного отдела.

Когда он сказал, что занимается розыском бывших солдат спецназа, капитан тут же вспомнил утреннее совещание, на котором два детектива, принадлежащих к его отделу, доложили о том, что обнаружили два трупа, на которых виднелась татуировка, характерная для спецназа. Этого было достаточно, чтобы сообщить о находке в Главное управление.

– Неужели в Москве стреляли из ручного противотанкового гранатомёта? – с удивлением спросил Евгений Петрович Устинов. – И кого убили?

– Похоже, что главной целью был Григорий Филиппович Авсеенко, сутенёр, – сообщил своему северному коллеге Провалов. – Погибли также шофёр и одна из его девушек, но их смерть была, по-видимому, чисто случайной – они всего лишь оказались в одном автомобиле с Авсеенко. – Дальнейших разъяснений не потребовалось. Для того чтобы убить шофёра и проститутку, не пользуются противотанковой ракетой.

– И ваши источники говорят, что стреляли два ветерана спецназа?

– Совершенно верно. Вскоре после этого они вылетели в Санкт-Петербург.

– Понятно. Так вот, вчера мы выловили двух таких мужчин из Невы. Им обоим под сорок, и оба убиты выстрелами в затылок.

– Неужели?!

– Да. У нас есть отпечатки пальцев, снятые с обоих трупов. Сейчас мы ждём ответа из центрального армейского архива, которому выслали отпечатки. Не думаем, однако, что ответ последует быстро.

– Попробую сделать что-нибудь, Евгений Петрович. Видите ли, в машине рядом со взорванным «Мерседесом» находился Сергей Николаевич Головко, и здесь проявляют беспокойство, считая, что именно он мог быть целью покушавшихся.

– Это было бы крутым делом, – равнодушно заметил Устинов. – Может быть, наши друзья с площади Дзержинского могут заставить этих идиотов из архива работать побыстрее?

– Я сейчас позвоню им, – пообещал Провалов.

– Отлично. Что-нибудь ещё?

– Появилось ещё одно имя, Суворов Климентий Иванович, предположительно бывший офицер КГБ. Это всё, что мне известно. Это имя вам ничего не говорит?

– Нет, никогда не слышал, – ответил начальник убойного отдела. – В какой связи?

– Мой осведомитель считает, что именно он стоит за покушением.

– Я посмотрю в наших материалах, есть ли у нас какие-нибудь сведения о нем. Ещё один сотрудник «Меча и Щита», а? Сколько этих защитников государства кинулось в криминал? – задал риторический вопрос капитан из Санкт-Петербурга.

– Достаточно, – согласился коллега из Москвы с невидимой гримасой.

– А этот парень, Авсеенко, он тоже из КГБ?

– По слухам, он заведовал Воробьиной школой.

Устинов рассмеялся.

– О, значит, он сутенёр, подготовленный государством? Великолепно. У него хорошие девушки?

– Суперские, – подтвердил Провалов. – Нам с вами не по карману.

– Настоящий мужчина не должен платить, Олег Григорьевич, – заверил милиционер из Санкт-Петербурга своего московского коллегу.

– Это верно. По крайней мере, пока не пройдёт ещё двадцать-тридцать лет, – добавил Провалов.