Писатели и стукачи - Владимир Алексеевич Колганов

говорю все, что думаю. Ненавижу ложь не с точки зрения общепринятой морали (она сама построена на лжи), а как человек, который стремится к очищению своей собственной личности. Я открыто возмущаюсь полицейским произволом, свидетелем которого был в Петербурге 4-го марта, и не могу спокойно предаваться творчеству, когда кровь кипит и все зовет к борьбе».

Стоит ли удивляться, что через шестнадцать лет автор этого письма с воодушевлением встретил октябрьский переворот. Вскоре Мейерхольд записался в партию большевиков, надел кожаную куртку, фуражку с красной звездой и провозгласил «Театральный Октябрь». Так эти события описывали современники. К первой годовщине революции он поставил знаменитую комическую оперу «Мистерия-буфф» по пьесе Маяковского.

Оказавшись в кресле руководителя театрального совета при Наркомпросе, Мейерхольд намеревался решительно реформировать театр: «Скоро не будет зрителей, все будут актерами, и только тогда мы получим истинное театральное искусство».

Эдуард Багрицкий посвятил реформатору стихи:

Пышноголового Мольера

Сменяет нынче Мейерхольд.

Он ищет новые дороги,

Его движения – грубы…

Дрожи, театр старья, в тревоге:

Тебя он вскинет на дыбы!

Судя по всему, новаторские идеи Мейерхольда не встретили поддержки у театральной общественности, поскольку его пребывание на руководящем посту было весьма непродолжительным. Хотя возможно, дело в том, что он утратил интерес к организационной работе, как только получил в своё распоряжение театр, будущий ГосТиМ – театр имени Мейерхольда. Это была уникальная возможность для воплощения самых смелых, неожиданных идей. Одной из них стал синтез традиционного актёрского искусства с тем, что принято называть биомеханикой. Вот фрагменты из доклада «Актёр будущего и биомеханика», сделанного Мейерхольдом в 1922 году:

«Мы привыкли, чтобы время каждого человека резко делилось: на труд и отдых. Всякий трудящийся стремился затратить наименьшее количество часов на работу, наибольшее – на отдых. Если такое стремление считалось нормальным в условиях капиталистического общества, то оно совершенно непригодно для правильного развития общества социалистического».

Вроде бы театр и режиссура тут совершенно ни при чём, скорее это напоминает доклад ответственного работника из Наркомздрава. А дальше следуют рекомендации, которые словно бы заимствованы из речи представителя отраслевого профсоюза:

«Труд должен сделаться легким, приятным и непрерывным, а искусство должно быть использовано новым классом, как нечто существенно необходимое, помогающее трудовым процессам рабочего, а не только как развлечение: придется изменить не только формы нашего творчества, но и метод… Работа актера в трудовом обществе будет рассматриваться как продукция, необходимая для правильной организации труда всех граждан».

Как называется продукт, создаваемый на сцене, это осталось без ответа. Вряд ли речь шла о совмещении профессий – скажем, актёры между репликами могли печь пирожки, ну а в антракте раздавать их зрителям.

Но вот после столь впечатляющей преамбулы автор переходит к «существу вопроса»:

«Рассматривая работу опытного рабочего, мы отмечаем в его движениях: 1) отсутствие лишних, непроизводительных движений, 2) ритмичность, 3) правильное нахождение центра тяжести своего тела, 4) устойчивость… Процесс работы опытного рабочего всегда напоминает танец, здесь работа становится на грань искусства. Зрелище правильно работающего человека доставляет известное удовольствие. Это всецело относится и к работе актера будущего театра».

Танец – это уже что-то близкое театру. Если только пляски не мешают созданию основной продукции, обещанной новатором. Но вот уже формулируются конкретные требования к актёру:

«Актеру нужно так натренировать свой материал – тело, чтобы оно могло мгновенно исполнять полученные извне (от актера, режиссера) задания… Метод тейлоризации свойствен работе актера точно так же, как и всякой другой работе, где есть стремление достигнуть максимальной продукции… Тейлоризация театра даст возможность в один час сыграть столько, сколько сейчас мы может дать в четыре часа».

Итак, речь здесь идёт всего-навсего о системе упражнений, направленных на развитие физической подготовленности тела актёра к немедленному выполнению данного ему актёрского задания. За основу Мейерхольд взял разработанный американским инженером Тейлором способ интенсификации труда за счёт устранения непроизводительных движений. Эта потогонная система превращала работника в робота, однообразные движения на конвейере истощали его нервную систему. Вряд ли Мейерхольд намеревался довести до такого состояния своих актёров, однако Станиславский видел недостатки этой теории в другом:

«Талантливый режиссёр пытался закрыть собою артистов, которые в его руках являлись простой глиной для лепки красивых групп, мизансцен, с помощью которых он осуществлял свои интересные идеи. Но при отсутствии артистической техники у актёров он смог только демонстрировать свои идеи, принципы, искания, осуществлять же их было нечем, не с кем, и потому интересные замыслы студии превратились в отвлечённую теорию, в научную формулу».

Но бог с ней, с теллоризацией. Гораздо интереснее понять, что это был за человек – Всеволод Эмильевич Мейерхольд. Илья Эренбург в своей книге «Люди, годы, жизнь» написал:

«Характер у него был трудный: доброта сочеталась с запальчивостью, сложность духовного мира – с фанатизмом. Как некоторые большие люди, с которыми мне привелось столкнуться в жизни, он страдал болезненной подозрительностью, ревновал без оснований, видел часто козни там, где их не было».

В качестве примера можно привести попытку инсценировать фантастический роман Эренбурга «Трест Д. Е. История гибели Европы». Мейерхольд загорелся идеей сделать на этой основе политическую агитку в форме циркового преставления. Естественно, что Эренбурга такая идея ничуть не увлекла и от участия в переделке романа в пьесу он тактично уклонился. Мейерхольд этим отказом от сотрудничества был до крайности взбешён:

«Если бы даже Вы взялись за переделку Вашего романа, Вы сделали бы пьесу так, что она могла бы быть представлена в любом из городов Антанты, но в моём театре, который служит и будет служить делу Революции, нужны пьесы тенденциозные, такие пьесы, которые имеют в виду одну цель: служить делу Революции. Напоминаю: от проведения коммунистических тенденций Вы решительно отказались, указывая на Ваше в отношении социальной революции безверие и на Ваш природный пессимизм».

Отказ Эренбурга можно объяснить ещё и тем, что в процессе сценического воплощения Мейерхольдом пьесы от первоначального замысла её автора немного оставалось. Об этом в своих воспоминаниях написал и Александр Гладков, долгое время работавший рядом с Мейерхольдом:

«Мейерхольд в некоторых случаях решительно предпочитал слабый, но художественно нейтральный драматургический материал, дававший ему возможность "вписать" в эти пьесы режиссерскими средствами свою собственную драматургию».

С такой манерой работы режиссёра имел возможность познакомится и Юрий Герман, в самом начале своей литературной карьеры написавший роман «Вступление». После одобрительного отзыва Горького начинающему литератору предложили написать на этом материале пьесу, и вот что получилось:

«Мою пьесу Мейерхольд выдумал сам. Мне не стыдно в этом сознаться. И ему я не раз говорил о том, что пьеса эта, в сущности, его. Он посмеивался, а однажды спросил не без раздражения: "Ты что хочешь? Чтобы на афише было написано: "Мейерхольд и Герман"? Или: "Герман и Мейерхольд"? Ты меня, старика, материально поддержать хочешь?"… Спектакль "Вступление"