Джек Реймонд - Этель Лилиан Войнич

— Да... я... к утру добралась до Пенрина, поспела на ранний поезд... знаешь, на тот, дешевый. Повезло, правда? На скорый не хватило бы денег.

— Значит, он выгнал тебя из дому ночью, в такую погоду и без гроша?

— Это потому, что я не стала ему отвечать. Тетя Сара дала мне несколько шиллингов, у нее случайно оказались. Она так плакала, бедная. И у меня было еще полсоверена. На билет не хватило трех пенсов, но у меня нашлись почтовые марки.

— Что это у тебя? — прервал Джек.

На виске у Молли вздулся багровый синяк; если бы удар пришелся дюймом ниже, он мог бы оказаться смертельным. Минуту она медлила в нерешительности, потом молча обнажила правую руку. Ниже локтя темнели пятна — следы пальцев.

— Я... я думаю, он не хотел, — тихо сказала Молли и опустила рукав.

— Он тебя ударил? — спросил Джек как прежде глухим, безжизненным голосом.

— Он старался заставить меня отвечать. Я отказалась сказать ему... кто отец. Мне казалось, он теряет рассудок. Он все повторял: «Кто?» — и вывертывал мне руку сильнее и сильнее. Тогда тетя Сара хотела его остановить... а он сбил меня с ног...

— Хватит, замолчи.

Голос Джека прозвучал так странно, что сестра вскинула голову. Впервые она видела его взбешенным, и слова замерли у нее на губах.

— Не говори больше о дяде, — немного погодя начал Джек, как всегда негромко и спокойно. — Ты ведь знаешь, однажды мы с ним едва не убили друг друга; а теперь мне надо заботиться о тебе. Так что условимся никогда о нем не вспоминать. Сейчас я тебе постелю, родная, а завтра обсудим, как быть дальше.

— Но где же ты будешь спать, если я займу твою комнату?

— Тут, на диване, конечно. Неделю-другую поживем так, а потом подыщем квартиру попросторней. Как только ты немного оправишься, купишь себе, что надо, из платья.

— Но я не могу сесть тебе на шею, Джек. Переночевать тут разок — другое дело, но завтра же мне надо найти какую-нибудь работу.

— Дорогая, найти сразу работу не так-то просто, а если бы и удалось, ты сейчас все равно не в силах работать. Отдохни несколько дней, а там видно будет.

— Ох, ты не понимаешь! Еще целых два месяца... а потом... Как по-твоему, Джек, возьмут меня в приют?

Он похолодел от ужаса.

— Молли, неужели ты меня бросишь?

— А что же, остаться? Быть тебе обузой, пока не родится ребенок? Нет, ни за что!

— Но почему? Значит, тебя там восстановили против меня, что ты не можешь прийти ко мне даже за помощью?

— Как видишь, я пришла. Сама не знаю почему. Я... отчего-то мне казалось, что ты меня не выгонишь. Если бы выгнал, я бы...

— По-твоему, у меня так много в жизни радостей, что я посмею прогнать солнечный луч, если он заглянет в мою конуру? Молли, Молли! Столько лет мне пришлось жить без тебя. И вот ты здесь — и сразу хочешь уйти. Я не могу от тебя отказаться. Останься хоть до тех пор, пока все это не кончится. Потом уйдешь, если уж непременно захочешь, а все-таки я хоть немного побуду с тобой.

— Ты правда хочешь, чтобы я осталась? Тебе это нужно? Или ты просто меня жалеешь? Мне ничьей жалости не надо!

Джек засмеялся и крепко обнял ее.

— Значит, остаешься?

— Погоди! — Молли оттолкнула его, и лицо ее вдруг окаменело. — Если я останусь, обещай, что никогда не спросишь, кто он, и вообще ни о чем не станешь спрашивать.

— Молли, я не стану смотреть в зубы дареному коню! Если он когда-нибудь уведет тебя от меня, я сам увижу, кто он. А если нет...

— Этого не будет. Он меня забыл. Джек снова помрачнел.

— Забыл? И переложил на твои плечи всю...

— Замолчи! — крикнула Молли, и глаза ее сверкнули. — Я его люблю.

Джек наклонил голову и умолк, но внутри у него все кипело.

— Никогда не говори о нем дурно, я сама на это пошла. Он пожелал меня, и я отдалась, я не торговалась, не набивала себе цену, не просила его жениться. Я дала ему радость и расплачиваюсь за это. Почему бы и нет, раз я так хочу? Я знала, что делаю.

Она умолкла, тронула кончиками пальцев разбитый висок.

— Ох, как болит голова! Я даже плохо вижу... Послушай, Джек, если под конец я ослабею и смалодушничаю и стану его винить, не верь ни одному моему слову! Помни это. Мне не на что жаловаться... не на что...

На глазах Молли вдруг выступили слезы. Обеими руками она обхватила шею брата. ....

— Джек, я такая дрянь! Приплелась к тебе как голодная, бездомная собака, а когда ты меня приютил, еще ставлю тебе какие-то условия.

— Родная, я согласен на любые условия, только не уходи от меня.

— Тогда еще одно условие... ужасное.

Она сжала его руки в своих, горячих, как огонь.

— Обещай, если в мае я умру, а ребенок останется жив, — усынови его, убей, делай что хочешь, но только спаси его от дяди.

Джек торжественно поцеловал ее в лоб.

— Об этом и просить не надо.

— Наверно, тебе и не придется исполнить это обещание. Навряд ли... — Голос ее оборвался. Потом она спокойно договорила: — Нет, надежды мало. Мы, Реймонды, до ужаса выносливы.

— И порой до ужаса одиноки. Постарайся выжить, Молли.

Она внимательно посмотрела на него большими печальными глазами.

— Разве ты уж так одинок? Я думала, что... у тебя есть друзья.

— У меня есть Тео. Но Тео...

Он не договорил и невидящими глазами уставился на огонь. Потом, вздрогнув, очнулся.

— Молли, милая, ты вся дрожишь! И о чем я только думал, почему сразу не уложил тебя в постель!

— Джек, — сказала Молли, входя в тесную комнату брата, — оставь ты свой микроскоп хоть на полчаса, у тебя вид совсем измученный.

Джек отвел покрасневшие глаза от препаратов. Он еще не отрывался от них с тех пор, как вернулся из больницы. Субботними вечерами всегда столько времени и сил отнимал прием приходящих больных в переполненной амбулатории; а сегодня от сырого ноябрьского тумана, от удушливых запахов светильного газа, человеческого тела и несвежего белья Джек, при всей своей выносливости, чувствовал себя усталым до тошноты.

— Не вздумай приниматься за срезы, пока не пообедаешь, — сказала Молли. — И не сделаешь как следует, и голова разболится.

— Да я ничего, просто с амбулаторными больными трудно столковаться. Погода мерзкая, да еще они говорят все сразу. Бедняги шлепают по грязи как ломовые лошади, и, конечно, все издерганные и злые. Я тоже пришел весь в грязи с головы до пят.

Молли обвила рукой его шею. Они прожили под одной крышей почти четыре года и привыкли понимать друг друга с полуслова, как умеют только близкие друзья. Никто, кроме Молли, не догадался бы по тому, как сжались губы Джека, что он не только устал, но и подавлен.