Северный крест - Валерий Дмитриевич Поволяев

нестись дальше. На ходу он дважды выстрелил по оборванному человеку, неосторожно высунувшемуся из кустов, промахнулся, выругался с досадой; человек этот высунулся снова, капитану показалось, что сейчас он пальнет ответно – в руках этот мухомор держал старую ржавую берданку, но тот стрелять не стал – исчез, будто нечистая сила.

Капитан попробовал на ходу выбить из винтовки гильзу, но латунный стакашек застрял мертво. Слепцов выругался, подцепил горячую, пробитую бойком пятку ногтями, патрон не подался, он сидел в стволе прочно, выдернуть его можно было, наверное, только клещами.

Слепцова обогнал запаренный, с красным азартным лицом Крутиков, следом – низкорослый кривоногий солдат в новеньких ярких обмотках. Капитан вновь что было силы вцепился ногтями в пятку патрона, вторично попытался выдернуть из ствола гильзу, но попытка опять оказалась тщетной.

Он выругался матом.

В кривоногого солдатика тем временем угодила пуля, развернула вокруг оси, рот у солдатика распахнулся сам по себе, задергался обиженно, и защитник отечества повалился на настил.

Винтовка выпала у него из рук. Капитан отшвырнул заклинившую винтовку в сторону, подхватил ту, что выпала из рук убитого солдатика, и проорал что было силы:

– Впере-ед!

Лес окончился внезапно, будто сорвало некий занавес и сделалось светло, Слепцов зажмурился, остановился.

В глаза ему бросилась невесомая синь воды, она буквально ошпарила зрачки. Над ровной гладью Кож-озера висело солнце, в воду были воткнуты шесты, удерживавшие сети, справа, на взгорбке, высилась большая нарядная церковь, стояло несколько домов со светлыми, поблескивающими на солнце окошками, метрах в пятидесяти от храма парила, устремляясь в небо, часовня, она также стояла на взгорбке, выше храма.

Было тихо. Было одуряюще тихо. Стрельба, только что звучавшая в лесу, прекратилась.

– Ур-ра-а-я-я! – прокричал одиноко капитан и смолк. Никто его не поддержал.

В следующее мгновение с церковкой башенки ударил пулемет, пули затрясли деревянный настил дороги, раздвинули несколько бревен, и капитан прокричал из последних сил:

– Наза-ад! Это ловушка!

С левого фланга, с озерного берега, где около причала темнело небольшое судно с обрубленной мачтой, также ударил пулемет.

Пулеметы были пристреляны к местности, пули с гулким, оглушающим звуком всаживались в бревна дороги, только щепки летели во все стороны, нескольких человек, бежавших рядом с капитаном, словно ветром сдуло – снесло с настила…

Десятка полтора солдат лежали на дороге – кто-то из них стонал, кто-то дергался, кто-то уже отдергался, так и не поняв, за что его лишили жизни. Слепцов прыгнул под настил, прижался спиной к грязной, покрытой лохмотьями облезающей кожуры свае, перевел дыхание.

Огляделся. Вскоре опытным глазом он засек и третий, пока еще не вступивший в дело пулемет – тот ждал своей очереди.

Плохо то, что сюда они сунулись без всякой разведки, не прощупали ни дорогу, ни допросили кого-нибудь из местных жителей-монахов, – в результате Слепцов потерял людей, а сам ничего не добился. Он вытер нос грязным кулаком:

– Ничего-о… Еще не все потеряно.

Бодрая фраза эта прозвучала безысходно. Слепцов снова огляделся. Недалеко от него под настилом сидели двое солдат, сворачивали дрожащими пальцами цигарки. К солдатам примкнул бокастый, с косо ускользающими глазами матрос – посыльный с миноноски. Это был Арсюха.

Грязное Арсюхино лицо побледнело, глаза слезились. Поймав взгляд капитана, он поджал нижнюю губу, промычал недовольно:

– Завел нас тут…

Слепцов передернул затвор винтовки. Пообещал:

– Сейчас всажу тебе пулю между зенками и скажу, что так и было. За мной задержки не будет.

Арсюха испуганно икнул и захлопнул рот – понял, что с этим сумасшедшим капитаном лучше не связываться.

Пулемет, бивший с церкви, смолк. Следом смолк и второй «максим», стрелявший с пристани.

Было слышно, как в макушках сосен печально пошумливает ветер. Монастырь надо было взять во что бы то ни стало – обязательно взять…

– Слепцов приподнялся над настилом дороги, выглянул.

– Эй, матрос! – позвал капитан Арсюху. – Сползай-ка за поручиком Чижовым.

– Не поползу, – тупо проговорил Арсюха.

– Это почему же ты, дурак набитый, не поползешь? – удивленно поинтересовался каштан.

– Я не из вашей команды, – сказал Арсюха, – я вам не подчиняюсь.

Слепцов хмыкнул, вскинул винтовку и выстрелил в Арсюху. Пуля сбила у того с головы бескозырку и всадилась в деревянный настил. Арсюха сделался белым, как бумага.

– Вопросы еще есть? – спросил капитан.

– М-м… нет, – подавленно промычал Арсюха.

– Тогда марш за поручиком Чижовым!

Арсюха поспешно подхватил одной рукой свой сидор, другой – сбитую бескозырку и пополз за поручиком.

Через десять минут Чижов, перепачканный болотной грязью, со ссадиной на лбу, был уже около капитана.

– Ну, поручик, что будем делать? – спросил у него Слепцов.

Чижов высунул голову из-под настила, оглядел монастырь в бинокль. Со стороны монастыря щелкнуло несколько винтовочных выстрелов, пули расщепили бревно, вывернутое из настила неподалеку, – поручика с его оптикой засекли и стреляли, ориентируясь на блеск линз.

– Брать монастырь придется и мытьем, и катаньем, и чем-то еще. Чем, даже не знаю, – сказал Чижов. – В лоб его не взять – слишком велико пространство, простреливаемое пулеметами.

– Да, если бы лес подступал к самым стенам – было бы проще, – мрачно покашлял в кулак Слепцов, – можно было бы в пулеметы швырнуть бомбы, а тут ничего не сделаешь. В любом случае обязательно наткнешься на огонь.

– Но брать монастырь все равно надо.

– Конкретно такую задачу, поручик, перед нами никто не ставил. Навести порядок, уничтожить партизан – да, такая задача поставлена, а вот брать в лоб хорошо укрепленный монастырь, терять людей, – Слепцов отрицательно помотал ладонью, – такая задача перед нами не стоит.

– Тогда наша жизнь здорово упрощается. – Поручик вновь поднес бинокль к глазам. – Я думаю, атаку лучше всего провести ночью, в темноте.

– Ночи-то здесь белые, поручик…

– Знаю, но темнота пусть и на часа полтора, и некромешная, но обязательно наступает, вот это время и надо использовать.

– Согласен, – подумав, проговорил капитан.

* * *

К Миллеру тем временем поступило известие неприятное: провалилась экспедиция, предпринятая на Печору. Красные – разутые, раздетые, практически без патронов, голодные – потеснили белых на всех участках фронта. Не помогли ни инструкторы-англичане («Лучше бы их не было, – так думал об этих инструкторах Миллер, – сидели бы себе в Гайд-парке, ковыряли в носу да пили пиво в пабах, не то мы на них понадеялись и, вместо того чтоб выйти в дамки, очутились в мусорной корзине. В дамки же пролезли эти голозадые красные… Вот положеньице! – Миллер не выдержал, тряхнул головой, будто на темя ему сел кусачий овод. – Хуже губернаторского»), ни первоклассная экипировка, ни группа русских генералов, прибывшая в помощь из-за рубежа. Белых потеснили практически всюду: на Мезени, в Пинеге, в Яренском и Устьсысольском уездах.

Речные пароходики, практически ничем не вооруженные, кроме мелкокалиберных сухопутных пушек, которые поспешно поставил под свой флаг капитан первого ранга Чаплин, поначалу держали оборону на воде, но потом начали гореть, как спички, один за другим. Досада!

Почуяв жареное, Скоморохов начал очередную кампанию против генерал-губернатора. Вместе со Скомороховым против Миллера поднялся эсеровский центр. Целиком! Даже уборщицы и