Черный поток - Роман Валериевич Волков

Что ж. Если Зигунов правильно понял послание литературного убийцы, то спектакль, похоже, продолжается, а путаница с Лариным была всего лишь антрактом.

Глава 20

«…нет правды на земле. Но правды нет и выше…» Ах, Александр Сергеевич, какие же пророческие слова. Уже за одну эту фразу я навеки стал бы вашим трепетным поклонником. Но вы дали миру еще столько, столько прекрасного, чарующего и вечного. Неудивительно, ведь вы же гений. Если бы у меня была возможность встретиться лично, я поклонился бы вам в ноги и от всего сердца поблагодарил за тот неописуемый восторг духа, который испытал благодаря вашим стихам… Жаль только, что ныне времена совсем другие – в них нет места гению. Вернее, лавры, почет и награды получают бесталанные пустышки, а не те, кто истинно их заслуживает.

Я не жалуюсь, нет. Мне плевать на мнение этой аморфной серой массы, которая готова стелиться под ноги всякому, кто кривляется перед камерой, выкладывая свою заурядность в соцсети или приходя с ними на телевидение. Я не осуждаю людей, ибо они – стадо, которому нужен поводырь. Они не ведают истины, не отличают правды от лжи, гения от бесталанного кликуши. Нет, люди не виноваты. Виноваты те, кто пытается стать их поводырями, не имея на то ни права, ни способностей. Пыль и грязь человеческая. Вот они – зло. Чистое и незамутненное. Именно таких нельзя оставлять безнаказанными.

Вы видели, сколько подписчиков и фолловеров у этой пустой фифы с ником Милый кот? Миллионы! Миллионы – это уму непостижимо! Как поглупел наш народ, какие низкие у него стандарты. Откуда эта слепая любовь к мишуре? Почему вы идете за размалеванной куклой, которая даже говорить и писать грамотно не умеет? Русский язык велик и прекрасен, а она втаптывала его в грязь каждым своим идиотским постом, каждым роликом. И тем не менее вы шли и шли к ней, впитывая серость и мерзость. Девчонка получала сотни тысяч, хотя все, что было у нее за душой, – симпатичная мордашка и непроходимая тупость. Я о таких деньгах могу только мечтать, хотя у меня духовного багажа хватит на сотню таких Мил-дурил.

Я завидую ей? «Нет! никогда я зависти не знал, о, никогда!»… Это было бы низко и пошло, а подобное совершенно не пристало талантливому человеку. Творчество не терпит банальности. А зависть – самое банальное, что можно придумать… Но и в стороне я остаться не могу. Я должен как-то влиять на эту чудовищную тенденцию отупения и всепрощения. Благодаря мне, моим произведениям люди поймут наконец, что поклоняются не истинным кумирам, а всего лишь мешкам плоти, не способным создать ничего выдающегося, великого, вечного.

Ха-ха! Я разыграл для них Моцарта и Сальери. И поначалу, я уверен, они решат, что вот он, юный гений, повержен рукой вероломного завистника… Горе нам и анафема святотатцу! Но пройдет день, другой, третий… И станет понятно, что этот «гений» не оставил после себя ничего – только пустоту. После смерти Моцарта наследием мира стала его божественная музыка, после Пушкина – чарующие стихи, после сестер Бронте – неподражаемые романы. А что оставила блогерша-миллионщица Милый кот? То-то же! И уже ничего не оставит. Пойдет на корм червям – хоть какая-то польза.

Ну и хватит о ней. Она – это уже прошлое. Я же нацелен на будущее. Я хочу, чтобы мои произведения трогали души зрителей. Чтобы они вызывали у них эмоции и через десять, и через сто, и через тысячу лет.

И моим новым героем станет невинный отрок. «Мальчик, которому не повезло». Согласитесь, емкое название. Оно привлекает, таит в себе загадку. Это будет очень простое произведение. В кавычках. Ведь его герой – просто сын начальника отдела уголовного розыска, он просто ходит в мою библиотеку, и ему просто не повезло.

Я долго думал: какой должна быть книга с таким главным героем? Или даже не так… Каким главным героем станет наш отрок? Это важно. Ведь герой несет на себе основную идею. А что мы хотим сказать, чему научить нашу публику? Самое очевидное, наверное, для книжки с героем-ребенком: не суй свой нос куда не надо и не водись с опасными людьми. И это неплохо, ибо ярко, знаково, узнаваемо. Но, на мой взгляд, немного пресно. Не хватает остроты и накала. Что же тогда? Тогда можно пойти от греческой трагедии и воплотить нечто вроде: тебе всего лишь не повезло, малыш, виной всем твоим страданиям – отец. Однако в таком случае сюжет выходит чересчур предсказуемым, излишне каноничным. Так что же делать? Ах, автор в тупике, автор растерян… был бы, если бы у него не было ответа на все эти вопросы. «Простота» – вот наше ключевое слово. В нем таится ответ на все вопросы и разрешение всех сомнений. Не нужно усложнять – если не можешь сделать выбор, объедини условия! Все просто. Постмодернизм вам в помощь, как говорится.

Я – автор! Я – всесилен!

Глава 21

Главный корпус пединститута надвигался серо-зеленым исполином. Почему-то у Зигунова каждый раз, как он сюда приходил, возникала такая ассоциация. Может, из-за цветового сочетания, стойко напоминающего военную форму, может, из-за того, что сама педагогика внушала необъяснимый трепет, может, еще почему. Тем не менее майор всегда чувствовал, что не он приближается к зданию института, а оно само подходит к нему чеканным шагом, нависает, рассматривает поблескивающими окнами, будто червяка на лабораторном стеклышке.

После того как здесь начала работать Катя, неприятное ощущение немного притухло, но до конца не ушло. Вот и сейчас Петр с внутренним трепетом оглядывал внушительный фасад, поднимаясь по лестнице на крыльцо.

Владик семенил рядом, что-то недовольно бухтя себе под нос. Громких протестов он не издавал и внешне почти смирился с горькой судьбой, но продолжал еле слышно высказываться и осуждать действия бессердечного родителя.

Дело было в том, что первого урока у недовольного отпрыска сегодня не было, а были назначены внеклассные занятия по литмастерству. Направила его на них все та же пресловутая Жужа (учительница русского языка и литературы), узрев прозорливым педагогическим оком в мальчике талант к писательству и призывая отстоять честь школы в городском конкурсе сочинений (а скорее возжелав получить премию «Учитель года» за воспитание юного Пушкина). Талант, вероятнее всего, принадлежащий маме, которая угрохала несколько часов на то, чтоб у