Москва. Квартирная симфония - Оксана Евгеньевна Даровская

не так-то прост и сговорчив оказывается Давид. Для начала он требует у Вадика номер моего телефона «для мирных переговоров». Вадик без зазрения совести сдает меня. Не подписывался же он охранять мой душевный покой. «Приду, Евгеньевна, так и быт, но надо, чтоб Марьяна пришла, отдат ей одын вэщ», – говорит по телефону Давид Гвалия тоном, не предполагающим возражений.

После долгих телефонных переговоров – отдельно с Давидом, отдельно с Марьяной, отдельно с Ингой – путем подборки индивидуальных ключей к каждому назначен групповой поход в загс. Вот тогда впервые, кроме худосочного Давида со впалыми щеками и темными кругами под воспаленными глазницами, я вижу ее – нимфу, вставшую между Давидом и собственной матерью. Ясно, почему у Светозара Иолантова при подписании с ней договора дрожали руки и шли обильные сопли. Бесспорная красотка. Длинноногая, с точеной талией и грудью третьего размера, с крепкой налитой попкой и тяжелыми русыми волосами по пояс. На гладком безмятежном лбу оттиск «холодная стерва».

Наша странноватая, гуськом растянувшаяся компания следует в Хамовнический загс. Впереди, не оглядываясь, гордо шагает Инга. Следом иду я. Процессию замыкают Марьяна с Давидом. До меня доносится, как Давид возбужденным полушепотом что-то выясняет с Марьяной. На полпути он догоняет меня, шумно сопя:

– Слышь, Евгеньевна, у меня условий.

– Какое?

– Пусть Марьяна со мной еще переспит, тогда подпис дам, развод подпишу, с учета снимус, может быт. Ей скажи, по-другому нэ будет.

– Вот сам и скажи.

– Э-э, слушай, мне этот снятий зачем? Я с него что имею?

Шантаж и вымогательство у представителя знатного рода Гвалия – основополагающие черты натуры. Достойный потомок мегрела Лаврентия Берии. В западной Грузии наверняка все приходятся друг другу какими-нибудь родственниками. Причем я прекрасно отношусь к грузинской нации в целом. Знала благороднейших и щедрейших представителей гостеприимной солнечной земли. Уверена, там и сейчас такие в достатке. Но Инге достался Давид. Примерно каждый пятый представитель Грузии – заядлый наркоман. Статистический факт.

– Ну, Евгеньевна, что скажешь? – не отступает Давид.

– Подожди, – я замедляю шаг и жду Марьяну. (Давид намеренно чуть отстает.)

– Марьяна, вам с Вадимом деньги нужны?

– Да, – нехотя разжимает она губы.

– Так трахнись с Давидом еще раз, в конце концов, на благо общего дела. Или пообещай ему, что переспишь в ближайшее время, обнадежь, у тебя это получится, не сомневаюсь.

У Марьяны непроницаемое лицо. Есть шансы, что, дожив до глубокой старости, она сляжет в гроб белой и гладкой, без единой морщины египетской мумией, освободив сотрудников похоронной конторы от трудов по наложению грима. И мне ничуть не стыдно за вынужденное сводничество, коль Вадик в высшей степени слепой кретин, а жена у него меркантильная мстительная стерва. (Я не склонна любое скотство повзрослевших детей в адрес родителей списывать на пресловутые детские травмы, широко разрекламированные Зигмундом Фрейдом. Быть может, мраморная кукла и затаила обиду на мать за насильственное обучение игре на фортепьяно – за скерцо си-бемоль мажор в двенадцать лет. Но эдак можно оправдать самую гнусную подлость.)

Тем временем мы подходим к загсу. Оставим Давида и Марьяну разбираться друг с другом на улице. Я догоняю Ингу. Мы погружаемся в прохладу первого этажа, где перед жужжащим напольным вентилятором за канцелярским столом с видом Шамаханской царицы сидит сотрудница. Мы просим выдать бланк на развод. «А вторая сторона где?» – с подозрением осматривает она нас. Я киваю в сторону окна. Сотрудница, оторвавшись от стула, выглядывает в окно и пожимает плечами. Неохотно выдает нам бланк. Пока Инга, стоя у круглого высокого столика, заполняет свою половину заявления (она изо всех сил старается держаться, но ее заметно лихорадит от мерзости ситуации), я в окно наблюдаю за происходящим на улице. Судя по расплывшейся в слащавой улыбке физиономии Давида, Марьяна находит путь к двум его чакрам: сердечной и половой.

Инга отдает мне бланк с заполненными графами. В просторном помещении вдоль стен растянулись банкетки. Я киваю на самую дальнюю от столика: «Инга, присядьте пока». И подаю Давиду знак через окно. Он отлепляется от Марьяны, вальяжно заходит, подтягивая на тощей заднице джинсы, достает из заднего кармана помятый паспорт, протягивает сотруднице. Та изучает страницу со штампом о браке. «Ошибок допускать нельзя, иначе все сначала будете заполнять», – возвращает она паспорт со скучно-брезгливым лицом. Корявым, похожим на мелкие китайские иероглифы почерком, с задумчиво-мечтательными остановками, ни разу не взглянув в сторону Инги, Давид за столиком заполняет свою половину заявления. Перед тем как поставить подпись, снова смотрит в окно – ждет ли его Марьяна. Марьяна ждет. Плотоядно облизнув губы, он ставит закорючку подписи. В этот момент, забыв мои долгие предварительные телефонные мольбы о худом мире, который лучше доброй ссоры, Инга срывается с банкетки к Давиду: «Ничего не хочешь мне сказать, тварь?! Вот вся твоя благодарность?!» Сотрудница, встрепенувшись, как от удара молнии, реагирует быстрее, чем я: «Только этого мне здесь не хватало! Ну-ка, покиньте помещение! Разборки – на улице за дверью!» Кое-как угомонив Ингу (надо отдать ей должное, она быстро приходит в себя, а Давид от греха подальше оперативно ретируется на улицу), я извиняюсь перед сотрудницей и отдаю ей заявление. Процедура подачи заявления на развод завершена. На улице Инга резко поворачивает в одну строну, Марьяна в другую, Давид в третью. А я остаюсь для переговоров с сотрудницей.

– Поймите, мы никак не можем ждать месяц. У нас квартира выставлена на продажу, уже покупатель есть. Вы же сами видели этого Давида. Роковая ошибка не очень молодой женщины…

– Мозги и самоуважение в любом случае не надо терять, – резонно замечает сотрудница. – Две недели минимум, так и быть, зарегистрирую задним числом, – левой рукой она листает амбарную книгу в обратном направлении (там всегда оставляются свободные графы для блатных посетителей) и одновременно делает сбоку от стола привычное движение пальцами правой руки.

– Сколько?

Она рисует на бумажке цифру и тут же рвет бумажку. Сумма более-менее приемлемая.

И вот о чем я думаю по выходе из загса: каких только трагедий не написано древними греками, где главная движущая сила – женщины. Каких только семейных перипетий и распрей не исследовали Расин, Софокл, Эсхил, Еврипид. Здесь вам и Федра со своей страстью к пасынку; и вышедшая замуж за собственного сына Иокаста; и изменившая ненавистному мужу с его двоюродным братом Клитемнестра; и убившая в отместку бросившему ее Ясону родного брата, а затем (по версии Еврипида) собственных детей Медея; и еще некоторые представительницы слабого пола. А такая животрепещущая тема, как месть дочери собственной матери путем соблазнения ее любовника, пропущена. Странная и непростительная брешь в древнегреческой драматургии.

По истечении двух недель мы с Ингой получаем драгоценное свидетельство о разводе. Впереди второй акт