Синдром Кандинского (сборник) - Андрей Васильевич Саломатов

нуждался. Он вспомнил слова Николая Ивановича, что, если в лесу есть волки, больной заяц обречен, и рассмеялся.

— Больной заяц и так обречен уже потому, что он больной, — сказал он вслух. — И здоровый обречен, даже если это саблезубый заяц о восьми лапах.

Из забытья Антона вывел громкий смех. Он осторожно приподнялся над тростником и увидел своих старых знакомых, которые, вероятно, возвращались от Ниночки. Зураб, энергично жестикулируя, рассказывал коротконогому спутнику историю своей любви.

— Я, бля, уже трусы с неё стянул. Ее мать помешала. — Передразнивая мать, он перешел на фальцет: — Ниночка, Ниночка, что вы там делаете? Я, бля, завтра с ней в лес пойду. — Зураб громко рассмеялся. — Сиськи мягкие-мягкие.

— Я с тобой пойду, — сказал его спутник.

— Э, ты все испортишь, — ответил Зураб. — С тобой она не даст.

Антон проводил молодых людей взглядом, сел, протер глаза кулаками и, вздохнув, сказал:

— С возвращением тебя. Этот мир легко узнать по первому слову первого встречного. И слово это — «бля». Магическое слово со скользящим смыслом.

Убрав в кейс стерилизатор, Антон осмотрел свои когда-то белые брюки, сбил щелчком пару листочков ряски, поднялся. На душе у него было пасмурно. Одновременно хотелось есть, пить и плакать. Прежде чем уехать отсюда, Антон решил попрощаться с Еленой Александровной и Наташей. Ему не хотелось встречаться с Александром, но он знал, что в присутствии матери тот не станет затевать склоку.

Антону повезло: как и в первый раз во дворе он увидел Наташу. Он снимала с веревки белье и складывала его в большую картонную коробку.

— Здравствуй, дочка, — громко сказал Антон, подходя к дому. Наташа обернулась, удивленно посмотрела на Антона и заулыбалась.

— Заходи, пропащий, — разглядывая Антона, сказала Наташа. — А мы уже переволновались за тебя. Куда ты пропал с катера?

— Сошел в Пицунде, — ответил Антон. — Хочу попрощаться. Я уезжаю в Москву.

— Что это у тебя за вид? — удивленно спросила Наташа.

— В канаву свалился, — ответил Антон. — Знаешь, какая грязная канава вдоль дороги. Ночью возвращался к себе, впереди шла парочка. К ним пристали какие-то два подонка — пришлось вступиться. Одного я столкнул в канаву, второй меня вслед за ним туда отправил. Ноги в ил засосало, пришлось оставить там туфли. А носки я выбросил. Без обуви они как-то не так смотрятся — это тебе не дома на ковре. Тот, которому я помог, тоже москвичом оказался. Хороший мужик, на Таганке живет. В честь такого случая мы с ним решили выпить, за знакомство. Нашли чачу в каком-то доме — поздно уже было — и не рассчитали. Помню, где-то повесил свой пиджак на ветку, а где — черт его знает. Хорошо хоть москвича встретил, а не москвичку, а то бы и брюки потерял.

— Ты знаешь, — сказала она, — мне почему-то кажется, что мы с тобой знакомы очень и очень давно. За один вечер ты умудрился показать себя со всех сторон. Поэтому я и думаю, что врешь сейчас, как…

— Ну хочешь, я тебе другую историю расскажу, более правдоподобную?

— Не надо, — ответила Наташа, — и эта сойдет. Пойдем в дом, мы как раз собираемся ужинать. Уже все готово.

— А твой брат не закатит истерику? Я как-то не при параде сегодня.

— Пойдем. Ты же попрощаться пришел. Мама будет очень рада. Все эти дни она только о тебе и говорила.

Они прошли в дом; как и в первый раз, Наташа раскрыла дверь в гостиную и весело сказала:

— А вот и он.

Сидевший за столом Александр свистнул и медленно положил вилку в тарелку.

Ниночка воскликнула:

— Ого! — И добавила: — Вы все-таки вырыли подземный ход в Турцию?

Елена Александровна встала, пошла ему навстречу и спросила:

— Что произошло, Антон? Почему у тебя такой вид?

За Антона ответила Наташа:

— Мама, Антон пришел попрощаться с нами. Его надо накормить, а потом он расскажет тебе, что с ним произошло. Посмотри, какой он зеленый. Наверное, не ел с того самого вечера.

— Да, да, да, — закивала головой Елена Александровна. — Проходи, Антон. У нас сегодня по-простому, обычный семейный ужин.

— Здравствуйте, Елена Александровна, — запоздало поздоровался Антон. Ради Бога, извините меня за такой вид. Я мог бы, конечно, взять у знакомых хотя бы резиновые сапоги, но позабыл это сделать. Я не надолго, только попрощаться, — сказал он, адресуя последние слова через голову Елены Александровны её сыну.

А Александр вдруг повеселел, по-хозяйски кивнул на стул и сказал:

— Давай, давай, садись, папуля. Мы уж не знали, что и подумать. Пропали, понимаешь ли. — Похоже было, что внешний вид Антона вполне удовлетворил Александра. Сейчас Антон полностью соответствовал тому образу, который Александр создал, описывая его домочадцам. Хозяин дома победил и, как всякий уверенный в себе победитель, желал добить противника собственным великодушием. Он даже налил Антону вина и подвинул к нему хлебницу. — Да. видик у вас, папуля, прямо скажем, отвратительный, — не удержался Александр.

— Александр! — слабо вскрикнула Елена Александровна.

— Ничего, ничего, — попытался успокоить её Антон. — Он прав. Если бы вы, Александр, знали обо мне побольше, вы бы на порог меня не пустили.

— Не беспокойтесь, — вальяжно развалившись на стуле, ответил Александр. — Знаю я вашу главную тайну.

Антон вопросительно посмотрел на Наташу, та, занервничав, на Елену Александровну.

— Вы подслушивала под дверью наш разговор с Еленой Александровной? спросил Антон.

— Упаси Боже, — всплеснул руками Александр. — Мама с Наташей сегодня говорили о вас. Не затыкать же мне уши в собственном доме. А насчет порога, — кто вы мне такой, чтобы вас не пускать на порог? Вы ешьте, ешьте, путь до Москвы неблизкий, а в вагонах-ресторанах так накормят, что потом неделю с толчка не слезешь.

Елена Александровна тревожно всматривалась в лицо Антона. Глаза у неё были красными и влажными, она по-старушечьи жевала губами и иногда прикладывала к ним носовой платок.

Усмехнувшись, Антон принялся за еду, а на Александра, видимо, напало вдохновение: он болтал, не умолкая. Начал Александр издалека, с того, что он атеист, но вполне понимает верующих любого вероисповедания, а закончил странным, хотя и в духе этой семьи, пассажем.

— Человек любит свое прошлое, но только в пределах одной жизни, гоняя горошину по тарелке, мечтательно сказал он. — Память о предыдущих жизнях может свести человека с ума или толкнуть на самоубийство. Потому что бесконечный переход из одной жизни в другую начисто обессмысливает ту одну, ценную для него жизнь, которую он в данный момент имеет. Человек как бы сливается с бесчисленным множеством чужих ему людей, коими он был раньше, теряет собственную индивидуальность, а это единственное,