Молодой Александр - Алекс Роусон

Филипп не видел сына почти три года. Александр за это время сильно изменился. Он уже не был тем мальчиком, которого ругали за слишком вольное обращение с кифарой. От него можно было много ожидать еще тогда, когда он укротил Буцефала, но теперь эти надежды подкрепились стараниями многочисленных учителей и воспитателей. Мудрость Аристотеля развила его интеллект, он уже показал себя способным наместником. Так называемое «Путешествие Александра», краткий латинский обзор правления царя, созданный в IV веке н. э., представляет одно из самых запоминающихся описаний Александра, точно соответствующее образу юноши, который прибыл к Филиппу[508]. Его волосы, как пишет анонимный автор, были густыми и зачесанными назад от лица, что отражало его любовь к быстрой верховой езде. У него были выступающий лоб с несколько орлиным носом и резкое, вызывающее выражение лица. Как и отец, он был среднего роста, с тонкими конечностями, но с мускулистым телом. В бою он показал отличную координацию и скорость, будучи неутомимым бегуном и сильным метателем копий. Другие описания упоминают его «тающий взгляд» (вероятно, ускользающий) и светлую кожу с загаром на лице и груди. Его тело источало сладкий запах, возможно выдавая пристрастие к дорогим специям и ароматам. Он был быстрым в движениях и обладал хрипловатым голосом[509]. Может быть, у него уже появились неровные бакенбарды, присутствующие на более поздних портретах, хотя, скорее всего, он был чисто выбрит. В целом древние авторы утверждают, что он обладал природной красотой, но в его внешности было нечто тревожащее[510].

Греческий писатель Дион Хризостом, живший во времена римского принципата, сравнивает молодого Александра с породистым щенком, который не выносит, когда хозяин уходит на охоту без него[511]. Филипп, по его словам, пытался отговорить сына от участия в походе, но тщетно: Александр не мог держаться в стороне[512]. Царевича могли сопровождать некоторые его друзья, возможно, другие молодые люди, проходившие последний год обучения у царя. Эта группа знатных юношей приехала на восток, чтобы познакомиться с реалиями жизни во время военной кампании, жизни, к которой их готовили с самого детства.

К ДУНАЮ

После неудачи с осадой Перинфа, Селимбрии и Византия Филиппу нужно было восстановить боевой дух своих войск. Он выбрал целью скифов, обосновавшихся вокруг дельты Дуная и южнее, – с афинянами можно было разобраться позже, когда сложатся благоприятные обстоятельства. Однако, прежде чем двинуть армию на север, ему нужно было вывести флот из Пропонтиды. Филипп сделал это, следуя своей обычной манере. В руки врага попало письмо, адресованное Антипатру, находившемуся в Пелле. Там сообщалось, что Филипп направляется обратно во Фракию, чтобы подавить восстание, и Антипатр должен как можно скорее присоединиться к нему. «Фальшивые новости» отвлекли афинян, и они вывели свои боевые корабли из Пропонтиды. Воспользовавшись этим, македонские суда беспрепятственно ускользнули обратно в более безопасные воды[513].

Вероятный путь армии к прекраснотекущему Истру, или Дунаю, пролегал вдоль побережья Черного моря, которое греки когда-то называли «Негостеприимным». Но после того как путешественники знакомились с этими краями и колонизировали их, название смягчилось, и море превратилось в «Гостеприимное»: Эвксинский Понт[514]. Македонский флот миновал греческие города Аполлония Понтика (Созополь), Анхиал (Поморье) и Месемврия (Несебр), расположенные на далеко выступавших в море скалистых мысах – так цапли со стальными глазами замирают над водой, где кишит рыба. Сегодня это район интенсивной современной застройки, вдоль песчаных пляжей высятся жилые дома и отели. На веренице фонарных столбов вдоль современного шоссе гнездятся аисты, они прихорашиваются и наблюдают за прохожими с отрешенностью монахов-столпников. Филипп, вероятно, уже побывал в этом регионе ранее во время прежней фракийской кампании: вдоль побережья найдено некоторое количество македонских пращей, а ряд массовых захоронений под Аполлонией Понтикой может быть напрямую связан с военными действиями[515]. Полиэн, македонский писатель II века н. э., составивший книгу военных стратагем, упоминает неудачную осаду поселения, которое он называет Караэ. Судя по всему, это был черноморский город, но никаких подробностей неизвестно и идентифицировать его не удается[516].

Далее на север побережье современной Болгарии разделяет обширный лесистый массив Стара-Планина, берег поднимается, его восточная оконечность отрезана морем и представляет собой ряд опасных утесов. Нынешний город Варна (древний Одессос) лежит по другую сторону гор, на плато Франга. Знаменитый автор IV века н. э. по имени Иордан рассказывает захватывающую историю о том, как Одессос был оккупирован гетами (которых он считал прародителями готов) – одним из самых могущественных фракийских народов – во главе с местным царем Котеласом (Гудилой). По прибытии Филиппа из главных ворот вышло посольство жрецов, одетых в белое, играющих на арфах и распевающих гимны. Их бесстрашие перед откровенно превосходящими силами противника нервировало македонян[517]. Кровопролития удалось избежать благодаря дипломатии. Жители, видимо, пришли к разумному решению заплатить Филиппу за то, чтобы он двинулся дальше, не причиняя им бед[518].

Регион к северу от Одессоса, простирающийся до Дуная, сейчас называется Добруджа и разделен между Болгарией и Румынией. Это плоский малонаселенный край. Зимой плодородный чернозем поглощает любой свет, делая ночи исключительно темными. Стаи ворон садятся на обнаженные ветви деревьев, подобно зловещей заколдованной листве, каркают и хлопают крыльями во влажном утреннем воздухе. Даже в весенние и летние месяцы тут трудно избавиться от ощущения изоляции. Отчасти такое восприятие региона сформировано римским поэтом Овидием. Его сослали сюда в 8 году н. э. после того, как он навлек на себя гнев императора Августа. В городе Томы (Томис) – сегодня это румынская Констанца – он написал собрание стихов «Скорби», или «Скорбные элегии» (Tristia), и стихотворные «Письма с Понта» (Ex Ponto). В них он вверяет папирусу свое горе – унижение оттого, что его вырвали из круга друзей и поклонников и отправили в то место, о котором можно сказать: «Нет, счастливый сюда не забредет человек»[519]. Теперь его окружали некультурные местные жители: деревенские греки, скифы и геты – люди, у которых «голос свиреп, угрюмо лицо»[520]. Описание этого края Овидием передает глубокое чувство одиночества и затерянности: бесконечные зимы и варварские набеги на аванпост империи, тоскливый скрип повозки кочевника, время от времени нарушающий мрачную тишину над замерзшими водами Дуная. Для Овидия изгнание сюда было предельно похожим на смерть.

Филипп, человек гораздо более прагматичный, видел ценность этого региона. Урожай зерновых здесь был значительным, и, избавившись от скифов, царь, очевидно, хотел взять под контроль их торговлю. Дунай также представлял собой естественную преграду, которая помогла бы защитить север Фракии. С Филиппом прежде имел дело скифский царь Атей. Когда македоняне были заняты осадой Византия, он обратился к ним за помощью. Атею доставлял проблемы загадочный царь истриотов, вероятно живший в дельте Дуная[521]. Обещание усыновления, которое делало Филиппа наследником территории, удерживаемой скифами, должно было подсластить сделку. Филипп, всегда стремившийся расширить свое влияние, согласился и отправил отряд солдат на север, но тем временем царь истриотов умер, и Атей немедленно отказался от соглашения, македоняне получили отказ в оскорбительной форме. В послании Атея говорилось, что скифы превосходят македонян и никогда не просили их о помощи. Более того, у Атея уже есть сын, так что он не нуждается в другом наследнике. В ответ Филипп запросил средства для поддержки осады Византия. Учитывая плохой прием, оказанный его посланникам, большего от Атея ждать не приходилось. Однако и этого македоняне не получили. Зато грубость Атея послужила прекрасным поводом для новой кампании.

Филипп пытался как можно дольше скрывать свои замыслы от Атея. Он отправил вперед гонцов, чтобы объяснить кажущиеся враждебными действия его армии. Филипп якобы продвигался на север не для войны, а во имя выполнения религиозного долга. Во время осады Византия он пообещал установить бронзовую статую Геракла в устье Дуная и теперь намеревался исполнить свой обет. Но Атей не был так прост. Хитрый старый царь видел насквозь уловки Филиппа. Он ответил, что не позволит македонской армии войти на его земли, однако предложил поставить статую от имени Филиппа; а если они проигнорируют его распоряжения, он уничтожит статую