Потерянные Наследники - Кэсси Крауз

Спустя пятнадцать минут коробка была изъята на свет божий, пластинка в граммофоне сменена, и вся оранжерея утонула в бурлящем нотном потоке джаза.

Агата все никак не могла взять в толк, в чем же крылся подвох, в какой момент будут сброшены маски радушия и тепла, а на смену неподкупной заботе придут деньги, выпивка и семейные разборки. Мне так хотелось крикнуть ей, что этого не случится! Здесь не случится. Но я понимал, что скоро она сама расслабится и ожидание подвоха растворится в этой непередаваемой атмосфере.

Мы никогда не наряжали ёлку. Никогда не видели прежде гирлянду со стеклянными огоньками, которую нужно было распутывать и раскладывать на хрупких еловых ветках с такой осторожностью, словно это было тончайший императорский фарфор. Никогда не рылись в огромной картонной коробке, забитой салфетками и газетными обрывками, куда любовно были завернуты новогодние игрушки. В нашем детстве это были идеально ровные бесчувственные шары разных размеров, строго выдержанные в цветовой стилистике рождественской вечеринки. А тут! Не было ни одной одинаковой игрушки! Расписанные вручную деревянные санки, жар-птицы из дутого стекла, шарики, посыпанные бисером и блёстками, домики с нарисованными окошками, всевозможные зверьки, конфеты из цветного стекла.

А ещё, наши рождественские деревья не были колючими, со своими мягкими упругими и пышными ветками. А тут… нужно все было делать с особой осторожностью, чтобы не уколоться и не уронить одну из тех уникальных игрушек, которые встретили новых годов больше, чем любой из нас, прибывших в католический сочельник к этой настоящей русской ёлке. Этим игрушкам нечего было бояться. Никто не выбросит их вместе с елкой, как это всегда делалось у нас. Пройдёт месяц, и они также заботливо будут уложены в коробку до следующей зимы. Впрочем… к чему я все это рассказываю, все вы и так это знаете.

Агата, стоя совсем близко к ёлке, задумчиво разглядывала стеклянного щенка, что лежал у неё на ладони с отколотым ушком. Я догадывался, что занимало ее мысли в тот момент. Она впервые сожалела о рождественском великолепии, что свершилось в нашей квартире накануне. Один звонок и одна стопка купюр, и стая дизайнеров приезжала с готовым проектом украшения дома. Безликим, вычурно-искусственным и бездушным. Не хранящим никаких воспоминаний, не оставляющим после себя ничего.

— Ну-ка, Алюшка, неси стул, будешь звезду надевать!

Голос Михаила Васильевича вывел Агату из оцепенения, она ещё немного покрутила собачку в руке и, повесив игрушку, отошла от ёлки.

— Зачем же стул, — я улыбнулся, — Алин, иди ко мне!

Девушка приблизилась и, не успела она сообразить, как я нагнулся и, обхватив ее за колени, легко водрузил себе на плечи. Алина радостно завизжала и вцепилась мне в свитер.

— Не урони меня, — предупредила она.

— Никогда, — прошептал я. Приняв из рук Томаса большую пятиконечную алую звезду, я передал ее Алине, а она осторожно насадила ее на еловую верхушку. Я отступил подальше, чтобы полюбоваться на законченную работу.

Никакой системы, никаких пропорций, никакой логики. Это была самая красивая елка в моей жизни. А судя по тому, как блестели Агатины глаза, и в ее тоже. Я спустил Алину на пол и прижал к своей груди, когда Анна Ивановна начала кричать:

— Раз-два-три! Елочка! Гори!

— Матушка, не достаточно громко, — прокряхтел Михаил Васильевич, согнувшись где-то позади ели, — а ну-ка! Все хором!

И мы крикнули. Все мы прокричали, чтобы елка зажглась. Огоньки вспыхнули разом, от чего Агата взвизгнула от неподдельного восторга. Голубые, оранжевые, красные, зеленые и желтые лампочки подсвечивали прозрачные стеклянные игрушки, наполняя их таинственным, почти волшебным сиянием, погружая нас в настоящее детство, где дети оставляют деду морозу молоко и печенье, слушают сказки и верят в волшебство. Агата почти пританцовывала от радости, глядя как горящая звезда и огоньки отбрасывали причудливые блики на стеклянный потолок.

Анна Васильевна сменила пластинку, и бархатный голос Синатры затянул Странников в ночи. Когда мы танцевали с Агатой под эту песню, в ее глазах сверкали слезы. И в этом блеске я видел свою сестру совершенно счастливой. Магия этого места заразила и ее тоже. Мы ничего не говорили. И в этот раз не потому, что мы близнецы. Я только крепче обнял ее, а она опустила голову мне на плечо. Всеми силами мы старались оградить друг друга от жестокости мира, что нервно поджидал нас за скрипучими дверями Северной оранжереи. Это место лучше любого наркотика, лучше любого алкоголя позволяло забыться.

Песня закончилась, и Агата уступила меня Алине. Я обхватил ее за талию и поставил себе на ноги, чтобы она могла дотянуться руками до моего лица. Ее глаза таинственно сверкали под мягкое сияние огоньков, тонкие пальчики нежно гладили мою шею, заставляя сердце лихорадочно колотиться. Под Луи Армстронга и его прекрасный мир я признался Алине в любви.

— Я полюбила тебя ещё в наш первый танец, — прошептала она прежде, чем я накрыл ее губы своими.

Томас с улыбкой кружил вокруг ёлки Анну Васильевну, пока та, в конец запыхавшись, не настояла на смене партнеров. Краем глаза я следил за тем, как настороженно Агата приняла это предложение. Уступив старушку ее благоверному, Томас протянул моей сестре руку. Она проигнорировала этот жест и, молча водрузив ему на плечи руки, уставилась на ёлку. Сначала они просто переступали с ноги на ногу, как тринадцатилетки на школьной дискотеке, а потом и вовсе остановились, потому что Агата, словно заворожённая следила за мягким переливом огоньков, забыв обо всем на свете.

Не замечая прикованный к себе взгляд Томаса, терпеливо стоявшего рядом и все ещё прижимавшего ее к себе.

***

Вечер подкрался предательски быстро, выдернув нас из этого сказочного омута звонком Вики, которая никак не могла понять, почему Агата и Алина до сих пор не с ней на репетиции причёсок перед завтрашним балом.

Нас снова провожали, как родных внуков, и снова ледяной ветер и усилившийся снегопад, обрушившийся на нас, едва мы вышли из оранжереи, почти заставили меня поверить, что происходящее было лишь дурманящий видением.

Но Алина, чьё колено я сжимал всю дорогу до салона красоты, была живая и тёплая, и она меня любила. И я не хотел думать, продолжит ли она любить меня завтра, когда мы с Агатой предстанем перед ней во всем нашем позорном блеске.

Через окно машины я в тишине наблюдал за суетой, что творилась вокруг девушек в салоне, где каждую обрабатывали в четыре руки. Когда в соседнее стекло постучали, я подумал, это Макс, который должен был ночевать у нас вместе с Викой. Вместо него в салоне волчка оказался Томас.

— Надолго мы тут? — Поинтересовался он.

— Зная Агату?

— Понял, не отвечай, — он ухмыльнулся, а потом развернулся ко мне лицом, — Адриан, ваш дед не особо любил распространяться о ваших семейных отношениях. Первого января вам исполнится 21, и вскоре после этого Артур узнает об изменениях в завещании. Завтра вас официально примут обратно в семью. Я хочу выяснить, есть ли ещё что-то, о чем мне необходимо узнать до того, как ваш старший брат захочет убить Агату?