Разгадка кода майя: как ученые расшифровали письменность древней цивилизации - Майкл Ко

Пиррова победа – это победа, которая стоит слишком дорого. Именно таков был результат битвы, которая бушевала в конце XIX – начале ХХ веков между двумя враждующими лагерями. С одной стороны, во Франции и Соединенных Штатах были те, кто серьезно относился к «алфавиту» Ланды и считал письменность майя в значительной степени фонетической. На другой стороне находились те, кто высмеивал «алфавит» Ланды и по сути придерживался взглядов Афанасия Кирхера на иероглифы как «рисуночное письмо», или «идеограммы», что бы за этим ни скрывалось. Кирхерианцы выиграли это сражение, но ценой победы стала полувековая задержка в дешифровке.

Первый залп в этой битве был дан неутомимым Брассёром де Бурбуром, чьи неудачные попытки прочитать Троанский кодекс, используя «алфавит» Ланды, уже обсуждались. Брассёр попал в ту же ловушку, что и за шестьдесят лет до него шведский дипломат Окерблад, который пытался прочесть надпись на Розеттском камне. Поскольку несколько слов, дешифрованных Окербладом в демотическом тексте, были написаны алфавитным способом, он пришел к выводу, что вся система письма была исключительно алфавитной [29]. Но в этом талантливый швед ошибся: письменность была логофонетической.

Соотечественник Брассёра Леон Луи Люсьен Пруньоль де Рони глубже понимал проблемы, связанные с письмом майя. Де Рони (1837–1914) был выдающимся востоковедом: список его трудов включают работы по китайскому, японскому, корейскому, тайскому и вьетнамскому языкам, а также более общие работы по языку и системам письма [30]. В своем исследовании, вышедшем в 1870 году, он первым после Рафинеска попытался рассмотреть в более широком контексте загадочную письменность Центральной Америки, которую назвал калькулиформной, или галькообразной, что было вполне неплохим определением[81]. Этот незаурядный человек, вероятно, лучше всего подготовленный к тому, чтобы стать потенциальным дешифровщиком иероглифов майя в XIX веке, был, как и Брассёр, великим первооткрывателем. В 1859 году он обнаружил Парижский кодекс, а в 1883 году идентифицировал Кортесианский кодекс как часть Мадридского. Но слава де Рони основана на его «Очерке о дешифровке иератического письма Центральной Америки» 1876 года. В нем он правильно определил иероглифы для сторон света (рис. 25) и был первым, кто выделил фонетические элементы в знаках дней и месяцев, приведенных Ландой и встречавшихся в кодексах.

Рис. 25. Иероглифы сторон света, открытые де Рони, и связанные с ними иероглифы цветов (цвета сторон света), позднее открытые Эдуардом Зелером.

Де Рони и его испанский переводчик и приверженец Хуан Рада-и-Дельгадо были убеждены, что аббат Брассёр и его последователи потерпели в дешифровке неудачу, поскольку не прочли и не поняли того, что сказал нам Ланда: майя использовали не только «определенные знаки или буквы», которые он привел в своем «алфавите», но также «фигуры» и «некоторые знаки в фигурах». Другими словами, письменность майя представлял собой смесь фонетических знаков и логограмм. Трагедия же де Рони и Дельгадо была в том, что ясное понимание проблемы, которое выказали эти двое, заволокло дымом полемической битвы, которая уже начиналась.

После Брассёра наиболее горячим привеженцем фонетического подхода был американский антрополог-новатор Сайрус Томас [31]. Он родился в 1825 году в семье немецких эмигрантов в восточном Теннесси, на границе с Диким Западом, так что и образование получил соответствующее. Он рано начал заниматься юриспруденцией в Иллинойсе и ненадолго стал лютеранским священником, но наука привлекала его больше. Томас стал энтомологом и агрономом; его библиография включает такие занятные названия, как «Подальше от кукурузной листовой совки» и «Ядовиты ли пауки?». Но последние двадцать восемь лет своей долгой жизни (Томас умер в 1910 году) он посвятил великому Бюро американской этнологии. Томас был упрямым и несговорчивым человеком, но боролся он за правое дело: самой важной из его побед было опровержение расистской теории о том, что доисторические земляные сооружения на востоке Соединенных Штатов были делом рук некой неиндейской расы «строителей маундов».

Томас начал публиковать исследования о письменности майя в 1881 году, примерно в то же время, когда Фёрстеманн начал свою работу над Дрезденским кодексом, но взгляды Томаса с самого начала отличались от взглядов немецкой школы. В 1882 году он обнародовал собственное исследование Троанской части Мадридского кодекса, в котором впервые идентифицировал новогодние церемонии (одно изложение этих церемоний занимает четыре страницы!) [32]. Эти ритуалы, происходившие в конце каждого года на доиспанском Юкатане, в мельчайших деталях описал в своем «Сообщении…» Диего де Ланда, и острый ум Томаса обнаружил связь с тем, что сам он выявил в Троанской части. Так историческое сообщение впервые было использовано для дешифровки. Научная подготовка Томаса сказалась и в той точности, с какой он раз и навсегда определил порядок чтения иероглифов майя.

К концу 1880-х годов Томас пришел к убеждению, что большая часть системы письма майя была фонетической или по меньшей мере, как он выразился в статье 1893 года в журнале «American Anthropologist» [33], «на этапе перехода от чисто идеографического к фонетическому». Уверенности в этом придавало Томасу поразившее его сообщение главного комиссара францисканского ордена брата Алонсо Понсе, который посетил Юкатан в 1588 году. Понсе описал складывающиеся гармошкой книги майя и их письменность следующим образом:

Разумеется, Томас не мог поверить, что монахи-миссионеры стали бы изучать письменность, состоящую только из символических иероглифов.

Выдающийся американский лингвист и этнолог Дэниел Гаррисон Бринтон из Филадельфии, который знал индейские языки и источники, считал, что иероглифы майя были икономатическими. Под этим заумным словом он имел в виду, что письмо майя основывалось главным образом на ребусном принципе, столь важном для всех известных нам ранних письменностей [35]. Этот прием использовался астеками и другими народами не майяской Мексики для записи топонимов. Пример, приведенный Бринтоном, взят из астекского податного реестра и обозначает место под названием Мапачтепек (или «Холм Енота»). Но вместо того, чтобы нарисовать енота, писец нарисовал руку, или ма-итль, держащую пучок испанского мха пачтли на науатле (астекском язык). Для слова тепек «холм» писец нарисовал обычную гору.