По волчьим следам - Диана Чайковская

может, и не только напугал. Но даже это не пробудило внутри никакого волнения – скорее раздражение, мол, снова приходится вовлекаться во всякое, переживать, затем бежать куда-то и от кого-то.

Ну уж нет.

– Я бы хотел остаться в одиночестве, – Томаш окинул взглядом витязей и Маржану.

Те покивали и ушли. Теперь весь шум перетёк в сени. Гридни о чём-то спорили, девка пыталась их успокоить, но её никто не слышал. Томаш выдохнул, рухнул обратно на постель и пожелал, чтобы вся эта скоморошья стая вместе с братом и Добжей исчезла раз и навсегда.

XVI. Змей и меч

не сбежать, не спрятаться, не стереться, вьётся плющ с шипами в глубинах сердца, гонит к лесу и вынуждает выть, после падать в недра сырой травы с мыслью, что все звери внутри мертвы.

поутру он тянется с треском выше, выпуская демонов из-под крыши, – и трещит мирок мой по тонким швам, вихрем вдруг взлетает вокруг листва, катится со взрывами голова.

и на помощь некого мне позвать.

Авторское стихотворение1.

В городе вовсю готовились встречать Лелю и гнать злую Морану далеко за горы, наряжать и сжигать с радостными криками, чтобы не вредила посевам и не мешала Даждьбогу согревать землю. Как только пепел от костра разлетится по полям, закипит земля, а в её глубины лягут первые семена. Милова тоже собиралась праздновать – месила руками тесто в огромной миске, надеясь напечь гору блинов и выставить их у избы.

– Неужто жениха ищешь, а? – подтрунивал Баат.

Волчата сидели тихо. Маржана – в углу, Томаш занял дальнюю светлицу и отказывался её покидать. И зачем только остался? Только портит всё.

Младший княжич не нравился Чонгару. Пока старшие наводили порядок в воеводствах и помогали друг другу справляться с тяжёлым бременем, Томаш разгуливал по лесам и создавал ещё больше хлопот. Но, как говорилось, чужая душа – потёмки. Не ему учить волчонка жизни.

Чонгар вытер холодный пот со лба и встал. Пришло время объясниться. Удивительно, что Славена не предупредила лиса. А может, у того уже был план, кто его знает.

– Надо поговорить с глазу на глаз, – бросил он Баату и вышел во двор.

У крыльца щебетали первые птицы. Сквозь подснежники прорастала зелёная трава. Земля ещё оставалась прохладной. Чонгар взглянул на ясное небо. Хорошо, что Перун не торопился выходить. Драться под ливнем было бы нелегко.

– М? – Баат встал у крыльца и с интересом взглянул на Чонгара.

– У тебя есть выбор, – хмуро начал он. – Или ты сдыхаешь, как крыса, здесь, или клянёшься перед богами, что явишься на ритуальный поединок.

Лис даже бровью не повёл, как будто давно уже ждал этих слов. Баат пожал плечами и коснулся рукой бусины.

– Я не сбегаю, – одним движением достал нож. – Вот тебе моя клятва, Чонгар.

Витязь резанул ладонь, сразу поморщился, но стерпел. Кровь потекла по лезвию и капнула на землю.

– Теперь ты, – Баат очистил оружие тряпицей и протянул ему.

Чонгар принял нож и сжал лезвие в руке. Кожа надорвалась. Стало больно, но ненадолго.

– Клянусь, что не сбегу и приду к капищу, чтобы сразиться с тобой.

– Когда? – уточнил Баат.

– На закате, – Чонгар прищурился. – Чего нам тянуть?

– И впрямь, – покачал головой лис, – давно пора было закончить это.

Баат развернулся и пошёл обратно в избу. Всё, что он хотел сказать, уже давно сказал. Да и у Чонгара не было желания вопить, вжимать его в стену и задавать один вопрос за другим. Главное выяснилось по дороге в Звенец.

Всё случилось так легко и просто, что внутри проснулась тревога. Не схитрит ли лис в очередной раз? Что, если в последний миг откажется от своих слов? Чонгар пытался найти подвох, но бесполезно. Оставалось только готовиться и ждать.

У него был целый день, чтобы попариться в бане, раздобыть чистую одежду и прийти к капищу. Перед поединком каждый приносил богам жертвы, просил их милости, а после – если не повезло – встречал Морану на той стороне со спокойной душой.

Чонгар вернулся в избу, чтобы забрать суму. Оставаться у Миловы он не собирался. Ведунья наверняка всё узнает и захочет наложить проклятье или зарезать его сама. Вряд ли Баат промолчит.

– Уже уходишь? – она достала из печи лепёшки, пахучие, хрустящие и жутко горячие. – Может, перекусишь?

– Нет, – хмыкнул Чонгар. – Меня ждут в городе, уж прости.

Баат приобнял её и улыбнулся как ни в чём не бывало. Милова тут же покраснела и заворчала. Оставив их препираться, Чонгар вышел и отвязал Градьку. Конь зафырчал, мол, опять его тащат невесть куда из хорошего места. Пришлось приложить усилие.

Помнится, неподалёку от гридницы была добротная мыльня, с крепкими брёвнами, пахучими вениками. Да и топили её удивительно быстро, словно сам Банник ворожил в угоду людям. Туда-то Чонгар и направился.

Славно, что старый воевода когда-то перенёс её за пределы детинца – знал, что у многих витязей семьи жили в глубине города. Помывшись, они уходили ночевать к своим и возвращались поутру. Чонгар и Агнеш не отлучались. Брат скучал по матери, но та сама наказала не приходить без особой нужды.

По обычаю Подзмейного воеводства дети умирали для своих родителей и возрождались взрослыми. Молодцы уходили из изб с дорогими дарами и благословлением, девки шли замуж. Айнур чтила традиции, поэтому спровадила обоих сыновей со слезами на глазах.

Чонгар жутко обиделся на мать и за себя, и за Агнеша. Они были чужаками на этих землях, и дом – всё, что связывало их и наделяло теплом. Их изба, их чуры и их огонь в печи.

Чутьё подсказывало Чонгару, что мать приняла бы его теперь. А может, её уже не было в живых. Много ли жизней унесла смута? Города-то с их стенами и рвами не пострадали, а вот от окраинных деревень ничего не осталось – все жгли, чтобы победить как можно скорее, причём оба – и великий князь, и воевода, поднявший восстание.

Зря не проведал и сразу погнался за волчонком. Кто ж знал, что охота вернёт его обратно в Звенец и покажет, что смерть Агнеша – лишь одно из звеньев цепочки.

Чонгар невесело усмехнулся. Звенья. Да, звенья привели к Звенецу – городу, где всё звенело: жизни и железо, хохот и крики, посуда, чары, мониста, каменья… Теперь из каждой избы несло тестом, молодицы бежали мимо с платками и украшениями в руках.

Где-то уже пекли румяные блины, где-то подмешивали яд в тесто, где-то предавали и любили одновременно. О, сколько противоречий сливалось воедино на улицах Звенеца! Чонгар так привык к этому, что перестал замечать. Но перед возможной смертью всё виделось так ясно и остро! Аж захотелось зацепиться за запахи, чужие вдохи и незнакомую радость.

Когда ты стоишь одной ногой по ту сторону, то весь мир кажется невероятно тёплым. Наверное,