По зову сердца - Мишель Энн Янг

Дрожащими пальцами она исследовала контуры его мышц, руки, напрягшиеся под ее руками, его горячий плоский живот. Он с шумом втянул в себя воздух, когда она провела пальцем по линии волос к его ремню.

— Полежи со мной, Люсинда, — прошептал он ей в волосы.

— Да. — Неужели она произнесла это вслух?

Наверное, сказала, потому что одним плавным движением он положил ее на огромную кровать и вытянулся рядом.

Хьюго наклонил голову, и она подставила ему губы для поцелуя.

Он обхватил ее грудь. Люсинда насторожилась.

— Не бойся, больно не будет. Если не понравится, скажешь. Я остановлюсь.

Люсинда едва заметно кивнула.

Он поцеловал ее в уголок рта, в щеку, в подбородок, опуская голову все ниже.

Он прижался губами к ее груди сквозь сорочку. Она впилась пальцами ему в плечи.

— Ах, дорогая, — сказал он с вздохом, — не нужно молча терпеть меня. Скажи, чего ты хочешь.

— Мне нравится, — выдохнула Люсинда.

— Атак? — Он опустил голову еще ниже и провел языком по ее соску.

— Да, — прошептала она. Желание достигло своего апогея.

Ее тело превратилось в инструмент, на котором он мог играть, извлекая из его глубин чарующую музыку. Люсинда забыла обо всем на свете.

Его руки скользили по ее телу, трогали, ласкали и вызывали невообразимую сладость, шепча песню на ее коленях, и, наконец, они скользнули между ее ног.

Он поднял голову. Она разочарованно вздохнула.

— Ты меня убиваешь. Я хочу видеть тебя всю, — прошептал Хьюго и потянул кверху подол ее сорочки. Люсинда приподнялась, чтобы помочь ему полностью раздеть ее.

— Красавица. — Хьюго с благоговением смотрел на нее.

— Какая я красавица? Нос большой, подбородок квадратный, и вообще меня слишком много.

— Ты великолепна.

— Со зрением у меня все в порядке, милорд. Когда я смотрю в зеркало, вижу то, что видят все остальные.

Хьюго не сводил с нее глаз.

— Какие бедра, — прошептал он и даже застонал, представив себе, как эти бедра обхватят его.

— Мне бы тоже хотелось видеть вас всего, — хриплым шепотом, проговорила Люсинда. Хьюго поморщился.

— Боюсь, я представляю собой не очень-то красивое зрелище. — И он усмехнулся.

Люсинда протянула руку к его панталонам и нащупала пуговицу.

— Меня не испугает то, что я увижу.

— Дай мне снять сапоги, — сказал он, повернулся и сел, спустив ноги.

Люсинда очарованно смотрела, как он стягиваем облегающие панталоны со своих крепких узких бедер и мускулистых ног. Ей не следовало смотреть на него в этот момент, но это было выше ее сил.

Хьюго повернулся к ней. Его возбужденный жезл был огромным.

У Люсинды перехватило дыхание. Она отодвинулась.

Он стал на кровати на коленях, взял ее за руку и запечатлел на ее ладони поцелуй.

— Вот что сделала со мной твоя страсть. Я не причиню тебе боли, если буду осторожен. И если ты готова меня принять. Ты не фригидна, — продолжал он, — ты горячая, влажная, и ты готова. Докажи это самой себе. Позволь мне войти в тебя.

Искушение велико. Если она не согласится, то никогда ничего не узнает наверняка. — Да. Он запечатлел на ее губах страстный поцелуй.

— Вот еще что, дорогая.

Хьюго выдвинул ящичек стола, стоявшего у кровати, достал прозрачный пакетик и вынул из него что-то похожее на палец перчатки.

Люсинда отпрянула.

— Что это?

— Чтобы ты не забеременела.

Он улыбнулся, заметив ее недоумевающий взгляд.

Может ли она довериться ему? Она кивнула.

Он натянул неизвестный ей предмет на свой жезл и завязал бантиком узкую красную ленточку у самого основания.

— Как красиво! — Люсинда рассмеялась.

Хьюго поцеловал ее, коленом раздвинул ей ноги, и Люсинда снова почувствовала желание.

Его палец проскользнул в нее, ей это понравилось, но этого было недостаточно. И, наконец, его жезл уткнулся в нее.

Хьюго продолжал ласкать ее. Люсинда приподнялась, требуя большего.

Хьюго убрал палец. Она протестующе вскрикнула.

— Я не могу больше сдерживаться, — прошептал он. — Впусти меня.

«Верь ему», — сказало ей сердце.

— Да, — ответила она. — Пожалуйста. Поскорее, пока я не передумала.

Кровь прилила к его чреслам, опустошила разум, побуждая его зарыться в ее влажное горячее лоно по самую рукоять. Рассудок боролся в нем с требованием похоти и одержал верх. С этой женщиной все должно быть правильно. С его женщиной.

Он наклонился, чтобы испить сладость ее губ. Она ответила с таким пылом, что губы его обожгло. Ее великолепные груди прижимались к нему, моля о поцелуях. Он зарылся лицом в теплую аллею между ними, наполнил ими ладони. Ее страстные стоны казались ему ангельским пением.

Он осторожно вошел в нее. Вперед, требовало его тело. Не торопись, требовал рассудок. Он стиснул челюсти, замер и посмотрел ей в лицо.

Ее глаза широко раскрылись, потом стали ясными, как полуночное небо в горах Испании. Она обхватила его ногами и втянула в свой рай. Он проникал глубже с каждым толчком. Ни одна женщина не поощряла его с такой сладостью, никогда не вызывала у него такого возбуждения. Ее ладони гладили его плечи, ногти впились ему в спину, и она приподняла бедра ему навстречу. Крики наслаждения, издаваемые ею, были самыми сладкими звуками в мире.

Он больше не мог сдерживаться. Ее стоны освобождения смешались с его торжествующим криком.

Хьюго вышел из нее. Она пошевелилась и посмотрела на него с усталой улыбкой.

— Спи, — сказал Хьюго и скатился с нее. Затем привлек к себе и обнял.

Его женщина. Такая хрупкая. Такая уязвимая. Он измерил глубину ее настороженного молчания и нашел там сокровище, не имеющее себе равных. Внезапно будущее показалось ему не таким одиноким, если она согласится на то малое, что он может ей предложить.

Жар блаженства, от которого она вся расплавилась, теперь медленно остывал. Кто-то дышал у ее щеки. Кто-то теплый лежал рядом с ней. Хьюго. Удивительный, сильный, ласковый, полный сочувствия Хьюго. Этот мужчина подарил ей ее женственность, а это все равно, что подарить жизнь.

Люсинда открыла глаза. Окруженная синим пологом, схваченная кольцом его надежных рук, она не желала ничего — только прижаться к нему еще крепче и проспать так целый день. Здесь она в безопасности.

Но что будет, если он узнает, что она замужем, что тот, кто вызывает у него презрение, может вернуть ее себе? Ложь, к которой она прибегала ради самозащиты, казалась мельничным жерновом, висевшим у нее на шее, этот жернов затягивал ее в обман все глубже и глубже, а ведь она обманывает того, кто подарил ей радость жизни. Люсинде стало стыдно.