Хождение в Похъёлу - Никита Тихомиров

Изменившийся характер местности принёс и новые трудности. Через некоторое время, перепрыгивая с кочки на кочку, дабы не промочить ноги в сочащейся из-под травы воде, он уже с сожалением вспоминал оставшиеся позади холмы с их крутыми, но сухими подъёмами и спусками. Стоящая во всех впадинках и рытвинах вода совсем не смущала суури — они шли напролом, придерживаясь выбранного направления. Тропа взрыхлила равнину влажной чёрной полосой. Лишь попадавшиеся на пути крупные лужи, да и то не всегда, заставляли их делать обходы. Так что продвижение по казавшейся издали гладкой равнине оказалось делом не простым. Стараясь уберечь ноги, Вёёниемин нередко значительно отходил от тропы суури, тем самым теряя время. После полудня, не видя ни намёка на шедших где-то впереди животных, он понял, что догнать стадо сегодня ему никак не удастся. Но это его не слишком беспокоило: след был ясным и сбиться с него, даже при желании, никак не получится.

Лишь к вечеру третьего дня он нагнал стадо. Взобравшись на большой бугор (заприметил его ещё издали), рассечённый глубокими разломами, в которых проблёскивал лёд, он увидел бредущих тонкой вереницей суури. Они подходили к тянущейся до синеющих вдали холмов бурой пустоши, усеянной широкими разливами воды и испещрённой светлыми линиями потоков, отражавшими пробивающееся сквозь серую пелену высоких туч солнце. Охотник ткнул копьё в сырую землю и сполз по древку на четвереньки. Дух его успокоился, смятение чувств медленно отхлынуло прочь. Последнюю ночь он много чего передумал, собирался даже поворотить назад, да дал себе зарок: если сегодня не увидит стада, то прекратит погоню. И вот, догнал.

Только чего больше в душе — радости или грусти, — не ясно. Коли не нагнал бы он суури, то завтра уже шёл бы обратно, навстречу братьям, а так и не знаешь, где конец пути. Сколь долго суури будут упрямо идти на полночь? И, главное, возможет ли он следовать за ними?

Посидев немного, он поднялся и, скатившись с чёрного бугра, быстрым шагом пошёл вслед удаляющемуся стаду.

Пред ним лежала зыбкая глинистая гладь, по которой пробуравили глубокую колею прошедшие здесь незадолго суури. Повсюду лежали россыпи галечника и торчали крупные глыбы серого гранита. На берегу ближайшей мелководной речушки громоздились завалы тонкоствольной лиственницы. И всюду сучья, куски коры, ошмётки прошлогодней травы. Неприглядное и пугающее зрелище, особенно после влажной зелени оставшейся позади равнины.

Помедлив на краю твёрдого кочкарника, Вёёниемин неуверенно ступил на замытую вешними потоками глину, ступнями ощущая её предательскую податливость и мягкость. Он вгляделся вперёд: за широким озером, искрящимся в лучах проглянувшего низкого утреннего солнца, двигались мохнатые комья, такие же бурые, как окружающая земля. Проморгавшись, он осторожно двинулся вдоль следа.

Последняя ночь на сырой равнине показалась ему бесконечно долгой. Спать пришлось, впрочем, как и в предыдущие пару ночей, с мокрыми ногами, удовольствовавшись лишь скромной подстилкой из травы. Было зябко. Где-то вблизи, скрытое тьмою, ночевало на краю бесплодной пустоши стадо суури, слышалось громкое посапывание взрослых животных и утробное хрюканье и стоны детёнышей. Большую часть ночи Вёёниемин пролежал, прислушиваясь к этим звукам, лишённый сна.

А утром, едва забрезжил рассвет, стадо задвигалось. Животные бродили по пышному ковру зелени и жадно, впрок, наедались травы. Охотник ждал, вжавшись в подстилку, лишь иногда осторожно выглядывая из зарослей осоки. Когда суури направились к пустоши, Вёёниемин приподнялся и сел, провожая животных насупленным усталым взглядом. Только когда стадо начало по широкой дуге огибать огромную мелкую лужу с торчащими из воды стволами принесённых вешним половодьем деревьев, он поднялся на ноги и засобирался в путь.

Запасы еды истощились, но он надеялся, что даже на этой неприглядной земле отыщет какую-нибудь птицу: множество озёр и луж должны привлекать сюда гагар, уток и гусей. Пугало только то, что пустошь казалась бескрайней. Если он не перейдёт её до вечера, ему придётся провести на ней ночь, что не сулило ничего хорошего. Гиблое место. Чуждое человеку.

Сегодня он не пытался догнать суури. Выбрав удобный темп, он старался держаться на расстоянии от стада, чтобы не беспокоить попусту животных. Издали ему хорошо было их видно, а след в глине точно указывал безопасную дорогу. Если здесь прошли суури, то ему и подавно нечего бояться быть проглоченным зыбунами.

Над головой медленно плыли всё те же тучи, правда, сильно разреженные. Солнце то здесь, то там прорывалось сквозь бреши, зажигало яркими пятнами глинистую поверхность равнины и ослепительно вспыхивало в озёрах и соединяющих их протоках. В тёплых живительных лучах светила кружились коршуны.

К полудню пошли тяжёлые тучи и полил мелкий нудный дождь. Стало холодно. Суури скрылись вдали, слились с землёй за пеленой мороси. След уводил всё в том же направлении.

Вёёниемин, промокший, озябший, шёл, не давая себе продыха. Шёл, зная, что нужно идти, что нужно непременно выбраться из гиблых пределов пустоши. Отупел от холода, но шёл. Только шмыгал носом, да хлюпал по жиже промокшими пэйги. Ни мыслей в голове, ни чувств в сердце — одно упрямое стремление. Смаргивая стекающие с бровей капли, глядел под ноги. Что увидишь впереди? Разве всё ту же муть в воздухе, да залитую водой глину.

Следы суури стали глубже, до краёв наполненными водой. Ноги охотника тоже стали чаще проваливаться — только успевал выдёргивать. И луж по сторонам стало больше. Через некоторое время дошёл до места, где тропу суури залила поднявшаяся вода. Озадаченно озрился, ища обход. Свернул вправо, где глина и ил ещё оставались свободными. Ступил — и ухнул по колено в предательскую грязь. Став на четвереньки, выколупался и заелозил прочь. Передвигаясь на руках и ногах, отполз подальше, осторожно, боясь снова провалиться, встал, опираясь на копьё. Вроде держит земля. След суури виднелся в стороне. Приближаться к нему не стал, а пошёл пообочь, лишь иногда поглядывая, чтоб ненароком не уклониться с пути.

Он брёл уже неведомо долго, когда опущенный оземь взгляд упёрся в грязное месиво у самых пэйги. Лохмы грязной шерсти, торчащие кости, оголившийся оскал зубов. От неожиданности Вёёниемин отпрянул на пару шагов, широко открыв глаза и скривив губы от отвращения. Ноздрей его достиг едкий дух тления. Это была полуразложившаяся туша оленя, до середины туловища погружённая в грязь. Животное либо замыло бурным потоком талых вод, либо оно погибло, завязнув в зыбуне. Охотник пробормотал заклинание, отводящее опасность и, стараясь не наступить на ошмётья шерсти, пошёл дальше.

Вскоре он набрёл ещё на два трупа. Рядышком, откинувшись на бок, лежали олень и крупный медведь. Оба сильно иссохли и были потрёпаны птицами или песцами. Вероятно, хищник позарился на увязшего в грязи всеми четырьмя ногами оленя и сам оказался в ловушке. Сейчас илистая поверхность смотрелась вполне плотной, но проверять, так ли это на самом деле, охотник не стал и обошёл тела погибших зверей стороной.

Чем дальше он углублялся в просторы пустоши, тем больше мёртвых тел ему попадалось. Особенно много трупов и костей он находил в озерцах стоячей воды, куда животные, должно быть, заходили утолить жажду — здесь глина под их ногами проваливалась, и они погружались в жижу, из которой уже никак не могли выбраться и умирали мучительной голодной смертью. Кое-где лежали очищенные от плоти пернатыми хищниками костяки — белые кости были хорошо видны издали. Проходя мимо очередного озерца, он остановился и заглянул в его мелкие прозрачные воды. Оттуда на него чёрными провалами глазниц смотрели оленьи, бизоньи и ещё невесть какие черепа; мглистая поверхность дна была завалена грудами костей.