Таинственная самка - Евгений Торчинов

В Эрмитажный сад я направился ради «Клуба чайной культуры», открытого там неким энтузиастом чая и синофилом, решившим напоить российскую столицу лучшими чаями Поднебесной. Удовольствие весьма эстетское и дорогое, но стоящее своих денег. В этом клубе вы попадаете в странную атмосферу чего-то среднего между китайским храмом и кафе. О храме настойчиво напоминал аромат курительных палочек, пропитывающий все заведение, а также статуи таких божеств, как буддийская Гуань-инь или даосский бессмертный Ли Тегуай. Ну и, конечно, Дамо — дзэнский патриарх Бодхидхарма, которого предание воспринимает как одного из отцов чайной культуры в Срединной империи. От кафе — все остальное, в том числе и магазинчик, в котором вы можете купить действительно ценные сорта китайского чая, некоторые из которых продавались по воистину баснословным ценам. Несмотря на некоторое вполне сознательное chinoiserie[54], оно, тем не менее, не переходило в дурновкусие, не становилось «китайщиной», поскольку хозяин всего этого чайного изобилия явно разбирался в китайской эстетике и прекрасно знал, где надо остановиться в экспериментах с экзотикой.

Я заказал чайничек приличного недорогого лунцзинского чая (все равно пришлось отдать двести рублей) и прошел в общий зал мимо увешанных парными каллиграфическими надписями пустых кабинетов. Приятная девушка принесла чайник исинской керамики, прочитала мне небольшую лекцию о китайском чае вообще и лунцзинском в особенности, приготовила первую заварку и, предупредив, что вторая и третья будут еще лучше, оставила меня наедине с чаем и самим собой.

За чаем я провел часа два и около часа пополудни покинул Эрмитажный сад, поехав в головной институт: надо же чем-то занять себя часов до пяти-шести. Я знал, что, несмотря на уикенд, он будет открыт, так как в нем постоянно проводятся какие-нибудь платные мероприятия.

Институт располагался в самом центре Москвы, недалеко от Никитских ворот. Снаружи он выглядел как довольно большой купеческий особняк, но внутри являл собой несколько странное, а отчасти и предосудительное сходство со станцией метро, ибо еще в период брежневского «застоя» был отремонтирован силами Метростроя и облицован мрамором в соответствии со вкусами и привычками этой почтенной организации.

Я был поражен обилием объявлений о разных коммерческих мероприятиях, висевших в вестибюле: семинары по холотропному дыханию с выдачей «международного сертификата», конференции по психологическим аспектам шаманизма «с участием шаманов и хилеров из Тувы, Бурятии и других регионов распространения традиционных форм шаманизма», курсы аутотренинга и подготовка беременных женщин к легким и безболезненным родам, группы ребёфинга (rebirthing — «возрождение») для повышения уровня психологической интегрированности личности и так далее и тому подобное. И все — если не за астрономические, то за вполне приличные деньги. Вот где расцвет профессиональной коммерции! На этом фоне робкие потуги Георгия Тиграновича и Альберта Аввакумовича начать зарабатывать какие-то деньги для нашего института выглядели робкими и наивными. Ну как же! Мы же бастион отечественного академизма! Впрочем, московский предпринимательский разгул казался другой крайностью. Неужели срединный путь невозможен? Вопрос исключительно риторический.

Я прошел по бесконечному коридору первого этажа мимо бухгалтерии и прочих служебных помещений, за которыми мрамор закончился и начались скромные побеленные стены, после чего по одной из лестниц поднялся на второй этаж, где сразу за импровизированной курилкой располагался Отдел (это у нас сектора, а здесь отделы) изучения традиционных психопрактик. Как и можно было ожидать, отдел был пуст (какие сотрудники в субботу — выходные же!), но открыт, ибо за компьютером сидела лаборантка, — кажется, Мила, — которая писала диссертацию и по выходным ходила на работу, чтобы спокойно сидеть за компьютером.

С Милой я проговорил около часа. Она рассказала мне все институтские сплетни и поведала о всех интригах в отделе и дирекции. Когда Мила немного выдохлась, я спросил ее про Андрея. Она пожала плечами:

— Любимец отдела. Не понимаю, что они — слово было выделено — в нем находят…

Из этих слов я понял, что воздействие харизмы Королева было достаточно выборочным.

— Он последнее время все дома больше сидит, говорят, докторскую заканчивает. Ну так и пора, а то гений-гений, а всего-то кандидат наук… Недавно подходил к нему Славик Сердюков, предлагал организовать коммерческий инструктаж для руководителей групп кундалини- и хатха-йоги, так тот его чуть не послал куда подальше. Не понимаю… То ли у него денег куры не клюют, то ли ему зарплаты хватает. Вообще-то, конечно, человек холостой…

Последнее было произнесено с оттенком обиды в голосе, из-за чего я пришел ко вполне определенному выводу относительно источника неподверженности Милы влиянию харизмы Андрея.

— Холостой? — удивленно спросил я голосом, исполненным наивности. — А я вот как-то звонил ему, и в трубке раздался женский голос…

— А, это Полечка Моргенштерн, его двоюродная сестрица. Она всегда живет в его квартире, когда он куда-нибудь уезжает, кота кормит. Он ведь тогда уезжал, не так ли?

— Совершенно верно, как раз в Питер, где мы с ним и встретились.

— Да, это Полина, конечно.

На этом темы для разговора иссякли, я распрощался с Милой и прошелся по коридорам института. Отделы были или заперты или использовались для семинаров и симпозиумов. А в большом конференц-зале звучали шаманские бубны и доносилось что-то вроде горлового пения. Там явно проходил семинар с участием традиционных шаманов из Тувы и Бурятии. Было уже около четырех. Поэтому я решил, что в институте я уже убил довольно времени, вышел на улицу, нашел первую попавшуюся забегаловку типа «фастфуд» и перекусил большим гамбургером с кока-колой, после чего направил стопы свои в сторону метро: к Андрею надо было ехать аж на «Юго-Западную».

Я сел в метро и проехал до конца длинную ветку, идущую через Воробьевы горы мимо Университета. От «Юго-Западной» предстояло добираться несколько остановок на автобусе; в Москве это для меня всегда некоторая проблема: кондукторов в автобусах практически не бывает, а где купить талончики, давно уже исчезнувшие в Питере как класс, неизвестно. Вот и на этот раз я прокатился «зайцем». Напротив остановки, как и было описано, находился большой универсам, за которым стоял дом Андрея. Я нашел подъезд, набрал код, сим-сим открыл дверь, и я проследовал мимо консьержки (в Питере — скорее экзотика, чем норма, а жаль) к лифту, который вознес меня на десятый этаж. Оказавшись перед запертым входом в коридор, я нажал на кнопку звонка у числа 108. Прошло минуты три (я уже собирался звонить во второй раз), прежде чем в коридоре раздались шаги. Замок щелкнул, дверь открылась. На пороге стоял Андрей, но, о Боже, кто б его узнал! Или мои глаза виноваты… Теперь мне и в голову не пришло бы счесть его молодым, по крайней мере подумать, что он моложе меня: Андрей выглядел именно на свои сорок пять лет — ни старше, ни моложе. На нем были обычные синие джинсы и ничем не примечательная футболка. Однако глаза… Я понял, что если я буду вглядываться в его глаза, он снова покажется мне молодым и необычным. Кто-то сказал, что фраза «глаза — зеркало души» есть не что иное, как распространенное заблуждение. Вероятно, это так, но не в данном случае: именно глаза Андрея были источником его харизмы, его необычного, я сказал бы даже, волшебного обаяния. «А очи синие бездонные цветут на дальнем берегу»… И все это без какого-либо оттенка сексуальности, даже без тени, без привкуса оной. Я не знаю, счастье или горе обладание такими глазами. Впрочем, судя по жизни Андрея, его глаза ему не мешали, но и не помогали. Или он не пользовался своим обаянием в корыстных или хотя бы просто личных целях? Не знаю. Пока я бы решил, что скорее нет, чем да.