Год порно - Илья Мамаев-Найлз

втором, говорил пожилой мужчина, наполнявший рюкзаки водой из пожарной машины, водку давали. У меня отец тогда тушил, рассказывал.

Нам не дают, сказал Марк. Даже респираторов не хватило.

С водкой оно приятнее было бы.

От веса рюкзака хрустели ключицы и ребра. Шаги тяжелели — тело притягивалось теперь не только к земле, но и к воде за спиной, так что ноги запутались и не знали, куда идти. Спустя какое-то время Марк подпривык и начал ходить нормально.

Они с Сашей отвечали за ближайший участок. Рыли ров, чтобы разделить два мира: разноцветный лес с мягкой мохнатой землей и черное пепелище с дымящимися трупами сосен и елей, вспыхивающими от малейшего ветерка. Почти сразу марлевые повязки почернели, и сколько бы новых ни делали, те не могли защитить. Приходилось вдыхать весь этот пожар в себя, и рассудок с каждым глотком терялся в дыму все глубже.

Саша, то и дело кричал Марк, как им сказали на инструктаже.

Да тут я.

Марк, кричал Саша.

Все ок.

Казалось, они ничем не могли помочь. Земля загоралась, они тушили ее водой или закидывали песком. А мгновение спустя земля загоралась по новой.

Как будто мы здесь жертвы, сказал Саша. То есть это, типа, такое жертвоприношение.

Ага, просто наглотаться дыма за все человечество.

Дым был таким густым, что они с трудом различали очертания крон деревьев в паре метров от себя. Парни поворачивались к дыму спиной и закрывали голову руками. Из глаз катились слезы. Это было удивительно. Они выпили по несколько литров воды за пару часов, и никто не мог пописать. А на то, чтобы поплакать, тело влаги не жалело.

Они всем отрядом уселись пообедать на полянке возле пожарной машины. Ели молча, только изредка перебрасывались парой усталых фраз. У сосны лежал мужчина, который отвечал за эту территорию. Он не спал уже несколько суток и, координируя действия, безостановочно звонил по разным телефонам. После очередного звонка он растерялся и уставился на экран.

Кому бы мне еще позвонить, повторял он. Кому бы мне еще позвонить.

Можете мне, сказал парень, который сидел рядом с ним.

Стало очень смешно, и в тела вернулись силы. Мужчина рассказал, что происходит и что нужно сделать.

Ребятки, несколько раз повторил он, помогите, пожалуйста, спасти молодняк. Очень прошу.

Он говорил о деревьях, как о детях. Как он взращивал их после прошлого пожара и как жалко будет, если они сейчас сгорят. Один пьяный лесник все намеревался поджечь их, пустить встречный огонь, чтобы потушить пожар. А их задачей было этого не допустить.

Ближе к вечеру по рации передали, что в лесу разрастается пламя. Они собрали небольшой отряд и пошли проверять. Нужно было дойти до самого дальнего края вырытого рва, а оттуда углубиться в лес на несколько сотен метров. Лес там уже выгорел напрочь. Все было черным, кроме самых верхушек, из-за которых все и распереживались. Если те загорятся и поднимется ветер, пожар пойдет поверху и никто его уже не остановит. Пламя перекинется на другую сторону трассы, охватит деревья Мендурского кладбища и навсегда уничтожит потерянные тела и память о них. Неужели пара человек действительно может такое предотвратить.

Вокруг со скрежетом и грохотом падали сосны. Ребята перелезали через них и смотрели по сторонам, чтобы, если что, успеть отпрыгнуть. Все там было мертво. Почва хрустела и плавила подошвы ботинок. И так же громко шумела тишина. Однажды в школе Марка спалили за курение и отправили домой — предстояла беседа с родителями. Тело Марка ломило от озноба. Он не мог найти себе места. Приехав, отец сказал не будь ты моим сыном, я бы тебя ударил. Марк так никогда и не понял его логику, но в доме тогда стояла такая же тишина.

Они нашли дерево, по которому взбирался огонь, спилили его и вылили на угольки всю воду из своих рюкзаков. Потом вернулись обратно и поехали на автобусе в город.

Не переодеваясь, Марк с Сашей и еще парой приятелей пошли в кофейню пить эспрессо-тоник. Тоника хватило только на одну порцию, так что они разделили ее на всех, а потом купили холодную сладкую газировку и глотали залпом, шокируя посетителей. Их расспрашивали о том, что они видели, и парни травили байки.

У Марка раскалывалась голова, он молчал и слушал вполуха. Его не тянуло рассказывать, как он дотронулся до дерева и ужаснулся мягкости его коры, превратившейся в труху. Как он сломал его пинком, и изнутри вырвались высокие языки пламени. Оно путешествовало под землей по корням. Сама земля тоже горела, дымилась на черенке лопаты. По спине Марка бегал страх. Он бы не смог рассказать обо всем так, чтобы и другим стало страшно. И какой тогда был в этом смысл.

Он купил домой литрушку молока и лакал его, лежа на диване. Головная боль потихоньку уходила, а с ней и ощущение обреченности. Он съездил на тушение еще несколько раз, пока пожар полностью не локализовали. Видел, как по небу туда-сюда летали вертолеты с тоннами воды. Говорили, что за несколько дней те полностью осушили одно из озер. Эта конечность мира навсегда осела в глазах Марка. Наверное, поэтому он с таким теплом смотрел на родных, когда они таки вернулись в город. А те узнали в этом взгляде что-то очень им дорогое и обрадовались.

* * *

Летом после жары наступает неделя-другая умеренной прохлады, когда ночи снова темнеют, звезды проступают по всему небу и горят ярко и все становится тем, чем и должно быть. Чувствуешь, как тело утоляет голод по жизни. Вот она, здесь. Ничего тогда не происходит зазря, хотя и делаешь от такой красоты и счастья меньше запланированного. То сидишь и разглядываешь толстые могущественные облака и ощущаешь, как тяжелеют желудок и копчик. То гуляешь, не желая куда-то в итоге добраться. Сворачиваешь на одну улицу, потом на другую. Берешь себе мороженого или пива, а то и того и другого. И нисколько не стыдишься такой радости. Холода во рту до боли в зубах. Потраченных денег и времени. Кажется, что и живешь именно ради этих нескольких дней. Даже немного тоскливо в такие моменты размышлять об остальных месяцах. Столько всего проживается в них понапрасну, мимо. Но потом вдыхаешь запах шиповника и крапивы на берегу реки. Ощущаешь ветер под мышками, на щеках и в носу. И забываешь, о чем только что волновался.

Марк думал об этом, сидя на бетонном блоке набережной. Рядом Леся свесила ноги и качала ими,