Пыльная зима - Алексей Слаповский

Он проснулся ночью.

Губы запеклись, он с болью разлепил их. Он чувствовал, как набухли мешки под глазами, они, казалось, оттягивали голову вниз – так были тяжелы.

Мучила жажда. Было, вернее, две жажды, первая – воды, вторая – вина. Сначала напиться. Нет, сначала что-то вспомнить. Что-то обязательно надо вспомнить. Неделин замычал, обхватив голову руками.

Чьи-то шаги. Это опасность. Бежать. Неделин встал, побрел, с трудом перелез через ограду, опираясь на нее руками, выпрямился и увидел перед собою милиционера.

– Тебе сколько раз сказано, – прозвучал спокойный голос милиционера, – чтобы ты пил дома? А, Фуфачев? Зачем ты своим видом людей пугаешь? Марш нах хаузе!

– Да, иду… – хрипит Неделин, но идти не может, ему нужно что-то вспомнить – и именно сейчас, не отходя от палисадника.

– Ну! – велит милиционер.

– Сейчас, сейчас…

Деньги! Он же бросил здесь деньги. А деньги очень нужны, на них можно купить чего-нибудь, чтобы стало легче. Сначала, конечно, просто пить, от такой жажды можно с ума сойти, а потом – чего-нибудь.

– Я тут деньги, – бормочет Неделин, – деньги тут уронил.

– Неужели? – не верит милиционер. – Ну, посмотрим.

Он включает фонарик, обшаривает палисадник лучом света, и возле растоптанного стаканчика из-под мороженого высвечивается смятый комочек. Милиционер поднимает деньги. Расправляет. Десятка, пятерка, трешница, несколько рублей.

– Хочешь сказать, твои?

– Мои, честное слово, мои! – клянется Неделин.

– Врешь, – говорит милиционер, сует десятку себе в карман, а остальные деньги отдает Неделину. – Смотри, поймаю на чем-нибудь. И не вздумай у меня сейчас за вином рыскать. Отконвоировать тебя, что ли?

Наверное, милиционеру нечего делать, если он решил прогуляться вместе с алкоголиком. Он идет сбоку и чуть впереди, время от времени оборачивается и с улыбкой глядит на Неделина. А ночь хороша, тепла, тополи шелестят юношеской любовной тоской, девичьим испуганным и радостным шепотом, громко блаженствуют сверчки, на душе у милиционера грустно и легко, он вспоминает, как десять лет назад сидел ночами со своей невестой на качелях, привязанных к толстой ветке дерева, что росло возле ее дома. Они медленно раскачивались, он обнимал ее за плечи и говорил обо всем на свете, а в сущности – все об одном, все об одном… И милиционер опять оглядывается на алкоголика, то ли жалея его, то ли чувствуя свое превосходство истинного человека, которому есть что вспомнить в такую ночь, есть о чем и помечтать – о Тоне, например, с которой, конечно, не покатаешься на качелях на виду у всех, но как славно приходить к ней предутренней порой, стучать условным стуком в окно, и тут же, буквально в ту же самую секундочку слышать свежее: «Кто? Кто?» – и немного попугать ее, играя, изменить голос и сказать басом: «Храпишь, хозяйка, а дом горит!» Хороша жизнь – если не испохабить ее, как этот бедолага, который придет сейчас в свой срамной грязный угол к сожительнице. Фуфачева и в вытрезвитель-то давно не забирают, потому что корысть с него невелика, до него и дотронуться-то можно разве только ногой, да и то потом сапоги чисть…

Милиционер привел Неделина к ветхому кирпичному дому, они вошли в темный подъезд, милиционер пинком открыл дверь, у которой не было замка – или он был сломан, – и крикнул:

– Встречай Фуфачева, Любка Яковлевна!

Он тронул Неделина сапогом: двигай! Хотел дать пинка напоследок, но передумал: очень уж лирическое настроение. Вздохнул, плюнул с омерзением и ушел.

Затхлые запахи, в которых было что-то совершенно незнакомое, новое для Неделина, ударили ему в нос.

«Ничего! – сказал он себе. – Это тебе и нужно – для последней черты, для последнего итога. Этого ты и заслуживаешь!»

В темноте кто-то зашевелился, застонал.

– Явился, гад! – протянул женский страдальческий голос. – Тебе, гаду, поверили… И ведь не принес, скотина, знаю, что ничего не принес! Зажги свет! Зажги, говорю! Или совсем готовый?

Заскрипела кровать, что-то поднялось, прошло мимо Неделина. Зажегся свет.

Перед ним стояла женщина лет пятидесяти с опухшим лицом, глаза смотрели в щелочки, шея женщины была грязна, белели только складки морщин жидкие волосы мокро висели по щекам. Женщина была одета в рваную сиреневую кофту, в зеленую юбку из нетленного доисторического кримплена, ноги босы, желтые отросшие ногти загибались.

– Проспался уже где-то? Гад! – Женщина плюнула в Неделина, но так слабо, что плевок не долетел, упал на пол. Шаркая ногами, она побрела к постели, легла, покрылась грязным красным одеялом, из дыр которого торчала вата, поправила, кряхтя, под головой подушку.

– Ничего не принес? – безжизненно спросила она.

Неделин не ответил, думал о воде. Увидел дверь, вошел: кухня. Долго и жадно пил воду из-под крана. Вернулся в комнату, огляделся, где бы сесть.

Но, кроме постели, круглого стола без скатерти, шкафа и радиоприемника, в комнате ничего не было. Постель, очевидно, служила и лежачим, и сидячим местом. Неделин сел на пол.

– Скотина, скотина, скотина! – выла женщина.

А Неделин, чувствуя себя во власти второй жажды, думал: она наверняка знает, где сейчас, ночью, можно достать.

– Деньги есть, – сказал он.

– Правда?

– Я говорю.

– Что ж ты не взял-то ничего?

– Не могу. Сердце болит.

– Сердце! Сволочь ты последний, а не сердце! Сходи к Светке!

– К какой Светке?

– Не тяни душу, гад, не придуривайся! К Светке-парфюмерше. Поругается, но даст. На дешевый-то хватит?

– Не знаю.

– А то скажет: только дорогой, и что тогда? Иди, гад!

Прошло несколько минут. Женщина не вступала больше в спор. Наконец, мучаясь, она поднялась с постели, проковыляла к Неделину. Он дал ей деньги.

– Еще есть?

– Нет.

– Чтоб ты мне все дал? – Лицо женщины покривилось, пытаясь изобразить недоверчивую усмешку, но ничего не вышло.

Неделин ждал ее, испытывая такое нетерпение, какого у него никогда в жизни не было. Он увидел старое ведро, зачем-то валяющееся под кроватью, и вдруг представил, что это ведро стоит перед ним, наполненное красной жидкостью, именно красной, рубиново-красной. Это вино. Он припадает к ведру и пьет, пьет, пьет, он лакает языком, как собака, он урчит от наслаждения и никак не может напиться. И наконец отваливается, ополовинив ведро, ставит его подле себя, чтобы боком чувствовать присутствие целительной жидкости, которой пока еще много…

Неделин вскочил, стал рыскать по комнате, побежал на кухню, обшарил ее, хотя понимал, что в этом доме поиски спиртного бессмысленны. Но просто сидеть и терпеть было еще мучительней.

Хлопнула дверь.