Мисс Чудо - Лоретта Чейз

Алистер замолчал и закрыл глаза. Не надо было рассказывать ей об этом. Что с ним произошло?

Он рассказал ей слишком много и был на грани того, чтобы рассказать еще больше: о сне, таком реальном и знакомом. О тех бесконечных часах, когда он лежал заваленный трупами, задыхаясь от зловония.

— Столько раненых, — тихо произнесла она, — и столько убитых. Два солдата умерли, лежа поверх вас. Раненые и мертвые были повсюду. Я сидела у постелей умирающих, но мне трудно представить, как выглядит поле боя.

Покойницкая. Адская трясина. Он думал, что его никогда не найдут. Не знал, сколько времени пролежал там и сколько еще пролежит. Быть может, так и сгниет.

— Даже не пытайтесь представить себе это, — проговорил он.

Она встретилась с ним взглядом.

— Войну обычно изображают как нечто великое и славное. Но мне она кажется такой грязной и ужасной, что и вообразить трудно.

Должно быть, на войне погиб дорогой ей человек, подумал он. Поэтому она и похоронила себя в этой глухомани.

— Вы потеряли любимого? — спросил он. — Он погиб при Ватерлоо?

— Любимого? — Она покачала головой. — Мне горько потому, что загублено столько молодых жизней.

— Да, погибшие в бою — горькая цена победы, — произнес он. — Но сражаться и погибнуть в бою — дело чести. Для мужчины это хороший шанс совершить в жизни что-то действительно заслуживающее уважения. И битва по-своему великолепна. Тем более в войне против такого чудовища, как Наполеон. Тех, кто сражался с ним, можно сравнить с легендарными рыцарями, поражающими драконов, чудовищ и злых колдунов.

Он тут же пожалел о сказанном. Разболтался, словно мальчишка.

Мисс Олдридж как-то странно смотрела на него.

Слишком уж он разоткровенничался. Он решил сказать что-нибудь остроумное и ироническое, но не успел, потому что она заговорила:

— Вы очень сложная натура. Только было я решила, что разобралась в вашем характере, как вы делаете или говорите нечто такое, что опровергает мои умозаключения.

— Умозаключения? — удивился он. — Неужели вы, при вашей занятости, находите время думать обо мне?

— Нахожу, — ответила она, — находил же Веллингтон время подумать о Наполеоне.

Алистера словно окатили ушатом холодной воды. И поделом ему. Хорошо, что он не успел открыть ей свое сердце.

Ведь она считала его врагом из-за канала, который собирался строить Горди. Он должен об этом помнить.

От строительства этого канала зависело будущее не только его лучшего друга, но и его, Алистера, братьев, и это был его последний шанс оправдать себя в глазах отца.

— Я приехал сюда не для того, чтобы завоевывать Скалистый край и подчинить себе его население, — заявил он. — Я вам не враг. Так что напрасно вы сравниваете меня с Бонапартом. Вы хоть знаете, что надел на себя этот человек для церемонии коронации? Тогу!

Она улыбнулась и покачала головой:

— Уж лучше бы вы напоминали чудовище. Были бы противным или хотя бы нудным.

Ему хотелось спросить, насколько не похожим на чудовище и не противным она его считает. Понять, что нужно сделать, чтобы она не возненавидела его. Но он уже сказал так много, и столько чувств его одолевало. Он зашел гораздо дальше, чем позволяли эти проклятые обстоятельства.

Если бы только…

Нет. Все эти бесполезные мысли надо выбросить из головы.

— Будь у меня выбор, я бы предпочел, чтобы меня считали отвратительным, — произнес он. — Это лучше, чем быть нудным. Хуже этого может быть разве что плохо накрахмаленный галстук. Ботфорты, которые носят с бриджами. Расстегнутый жилет с простой сорочкой.

Она тихо рассмеялась и поднялась.

— Разве можно ненавидеть человека, который не воспринимает себя всерьез?

Она не испытывает к нему ненависти. У него отлегло от сердца, но он доиграл до конца свою роль. Ошеломленно взглянув на нее, он произнес:

— Мисс Олдридж, поверьте, никогда еще я не был так серьезен, тем более что речь идет о расстегнутом жилете, надетом на простую сорочку, или о застегнутом на все пуговицы жилете, надетом поверх сорочки, отделанной рюшем.

Но только не в том случае, если бы эти пуговицы расстегнула она, хотелось ему добавить. Тогда бы ему было безразлично, какая на нем надета сорочка.

Он вспомнил учащенное биение ее сердца возле его груди и тяжелые удары собственного сердца.

Вспомнил тепло и аромат ее кожи.

Он должен забыть об этом. Иначе наделает еще ошибок, совершит что-нибудь непоправимо глупое.

«Вспомни лучше о Горди, — сказал он себе. — Не в пример остальным он не поверил, что тебя нет в живых, и разыскал на грязном, зловонном поле боя».

Алистер вспомнил о своих младших братьях, которых оберут, чтобы поддержать существование их безответственного братца.

Вспомнил об отце, которого постоянно разочаровывал.

Прервав эти мучительные размышления, он обнаружил, что его искусительница пристально вглядывается в его лицо. Интересно, сколько времени он молчал, борясь с собой?

— Я заставила вас слишком долго разговаривать, — сказала она. — И если вы заболеете, виновата в этом буду я, и Кру перестанет мне доверять. Я торжественно поклялась ему не причинять вам зла.

— Вы не причинили мне зла, — возразил Алистер. — Скорее, наоборот. Я благодарен вам за то, что спасли меня от этого кошмара. — И, не удержавшись, добавил: — А также за то, что прыгнули на меня.

— Не стоит благодарности, — сказала она, направляясь к двери. — Я сделала это с удовольствием, мистер Карсингтон,

Всего лишь несколько недоброжелателей поверили тому, что Мирабель столкнула в ручей Брайар-Бук сына лорда Харгейта. Однако это не означало, что остальные не обменивались другими домыслами, то есть все происходило именно так, как предсказывал капитан Хьюз, когда говорил, что людей хлебом не корми, дай посплетничать.

Супруга викария, миссис Даннет, в понедельник нанесла визит Мирабель и за чаем с пирожными очень деликатно сообщила ей и миссис Энтуисл о местных настроениях, о которых ей удалось узнать из вчерашних разговоров в церкви, а также во время визитов, которые она нанесла нынче утром.

— Мистер Даннет не раз упоминал в своих проповедях о празднословии и лжесвидетельстве, — промолвила супруга викария. — Но прихожане пропустили его слова мимо ушей.

— Мне кажется, что болтовня отражает скорее досаду и раздражение, чем настоящую злобу, — предположила миссис Энтуисл. — Не следует также забывать о дружках Калеба Финча. Они не простили Мирабель его увольнения.

При упоминании о бывшем управляющем Мирабель подошла к застекленной двери. День выдался пасмурный, небо заволокло тучами. Они, как Калеб Финч, нависли над ней. Их дороги много лет не пересекались.