Думай, что говоришь - Елена Первушина

Разумеется, при дворе не слишком обращали внимание на соответствие головного убора статусу женщины. Ведь культура, породившая эти различия, для высшего света уже ушла в прошлое. С одной стороны, Николай I в своем указе определяет, что именно надевать незамужним и замужним женщинам. С другой, в Гатчине хранится портрет великой княжны Александры Павловны, внучки Екатерины Великой и старшей сестры Николая, написанный в 1790-х годах. На княжне – девочке 10-12-ти – лет русская рубашка, сарафан и богато украшенный золотым шитьем кокошник. Видимо, ни художника, ни зрителей ничуть не волновало, что этот наряд княжне еще «не по статусу»: главным был контраст между нежным лицом девочки и ее богатым убором.

А на одном из парадных портретов начала XX века последняя русская императрица Александра Федоровна изображена в декольтированном платье и… в венце из бриллиантов с фатой, который едва закрывает ей макушку, позволяя любоваться прекрасными волосами. «Культурный код», породивший кокошники и венцы, уже утрачен – теперь они воспринимаются только как украшения. Возможно, уже тогда в «повседневном словаре» русского народа стало стираться различие между «кокошником» и «венцом»: оба превратились в «старинные головные уборы, которых теперь не носят». Впрочем, справедливости ради, забыли не все. Например, на портрете Зинаиды Юсуповой кисти художника Константина Маковского, написанном в 1895 году, головной убор женщины – кокошник, вполне соответствующий ее статусу замужней дамы.

* * *

Но ведь кокошник и венец – не единственные головные уборы русских женщин. В пьесе Островского «Снегурочка» жена бобыля Бакулы мечтает:

Что это за «кика с рогами»? Слово «кика» происходит от старославянского «кыка» – «волосы». Как и кокошник, этот головной убор закрывал волосы, но передний выступ имел форму не треугольника или полукруга, а напоминал опрокинутый полумесяц. В некоторых районах право носить кику получали не просто замужние женщины, а родившие хотя бы одного ребенка. Можно предположить, что такие женщины уподоблялись «дойным коровам». Образ богини-коровы как воплощение женского плодородия (и плодородия вообще) присутствует во многих древних культурах. Возможно, подобную богиню чтили и славяне, когда еще были язычниками (ведь о древней славянской религии нам известно очень мало, а то, что мы знаем – это, по большей части, домыслы писателей-романтиков XIX века).

Рога у такой кики могли достигать 20–30 сантиметров в высоту. Чтобы удержать этот убор на голове, женщине приходилось стоять очень прямо. Отсюда, возможно, пошло выражение «кичиться» – гордиться, смотреть свысока. Правда, «Школьный этимологический словарь русского языка»[13] считает два этих слова – «кика» и «кичиться» – самостоятельными, хотя и однокоренными.

Позже, когда «сакральный» смысл кики забылся, появилась ее разновидность в виде копыта, когда на лоб привязывали плотное «очелье», обтягивавшееся тканью и затем украшавшееся золотым шитьем, бисером, позументами и т. д. Подобные головные уборы надевали в день свадьбы крестьянки Воронежской области еще в 1950-е годы. А в Тульской женщины носили «сороки» – кокошники, украшенные венчиком из ткани с заложенными складками (так называемыми «крыльями») и лентами-«хвостами»[14].

* * *

А что же сарафан? Возможно, изначально он был… мужской одеждой наподобие кафтана. Есть версия, что слово это не тюркское, а древнеиранское и возникло от «sapara» или «saparai» (одетый с головы до ног).

Впервые сарафан упоминается в Никоновской летописи 1376 года и обозначает длинную распашную мужскую одежду. Только к XVII веку сарафан стал женской одеждой. Тогда у него еще были рукава, но надевался он уже через голову. Точно неизвестно, когда именно «сарафан» стал обозначать привычную нам одежду без рукавов, но, вероятно, это произошло примерно не рубеже XVII и XVIII веков. В романе Пушкина «Капитанская дочка» капитан Миронов, понимая, что под натиском войск Пугачева крепость неизбежно падет, просит жену: «Если успеешь, то надеть на Машу сарафан» – так еще останется шанс, что девушку не узнают в толпе, и ей удастся скрыться.

А вот знаменитая песня «Ты не шей мне, матушка, красный сарафан» появилась только в начале XIX века. Стихи к ней написал актер московской императорской труппы Николай Григорьевич Цыганов, а музыку – Александр Егорович Варламов, известный русский композитор, автор около 150 романсов и песен. Народной она стала позже, разлетевшись по России в десятках разных вариантов.

Но вот загадка: почему мы легко объясним, что такое сарафан (и почти не ошибемся), а вопрос «Что такое кокошник?» может поставить нас в тупик? Потому что «сарафан» используется в детском и женском гардеробе и по сей день, а вот кокошники можно увидеть только на старых картинах и фольклорных праздниках (да и то стилизованных). Этот предмет покинул наш повседневный быт, и слово стало устаревшим.

Гавриил Романович Державин писал когда-то:

Если уж «народам», «царствам» и «царям» суждено забвение, то «кокошники» с «киками» выветриваются из памяти еще быстрее.

Зато как приятно бывает, услышав в очередной раз слова: «В этом есть своя сермяжная правда», остановиться, открыть «Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона» и узнать, что: