Человек в поисках себя - Ролло Мэй

Люди часто переживают опыт психологического самоубийства в какой-либо области своей жизни. Вот две иллюстрации, которые, как мы надеемся, прояснят суть этого явления. Одна женщина полагает, что она не может жить без любви некоего определенного мужчины. Когда тот женится на другой, она начинает задумываться о самоубийстве. В течение следующих дней, когда она обдумывает эту идею, ей в голову приходит мысль: «Ну, предположим, что я это сделала». Затем она внезапно думает: «После того как я это сделала, все равно было бы неплохо продолжать жить – солнце по-прежнему светит, вода дарит приятную прохладу, на свете много интересных занятий…». И у нее вдруг появляется предположение, что существуют и другие люди, которых можно полюбить. Поэтому она решает жить. Если предположить, что решение принято по положительным причинам, а не просто из-за страха смерти или по инерции, то такой конфликт на самом деле мог бы дать ей новую свободу. Как будто та ее часть, которая цеплялась за мужчину, покончила жизнь самоубийством, и в результате она может начать жизнь заново. Вот что говорит по поводу этого нового жизнелюбия Эдна Сент-Винсент Миллей[58] в «Возрождении»:

Или взять юношу, который чувствует, что никогда не будет счастливым, если не прославится. Он понимает, что он компетентен и его ценят, скажем, как преподавателя; но чем выше он поднимается по карьерной лестнице, тем яснее видит, что над ним всегда есть люди и что «много званых, да мало избранных», что очень мало людей добиваются известности и что он может навсегда остаться просто хорошим и компетентным преподавателем. Тогда он мог бы почувствовать, что он ничтожен как песчинка, что его жизнь бессмысленна и что он вполне может и не жить. Идея самоубийства проникает в его сознание, когда он в более подавленном состоянии, чем обычно. Рано или поздно он задумывается: «Хорошо, предположим, что я это сделал, – что тогда?» И ему вдруг приходит в голову, что если бы он вернулся после самоубийства, в жизни осталось бы еще много всего помимо славы. Тогда он решает продолжать жить без стремления к славе. Как будто та его часть, которая не могла жить без славы, совершает самоубийство. И, убивая запрос на славу, он может внезапно осознать, что вещи, приносящие радость и чувство безопасности, имеют мало общего с внешними и непостоянными стандартами общественного мнения. Тогда он может начать ценить легкомысленную мудрость Эрнеста Хемингуэя: «Кто, черт возьми, хочет славы в выходные? Я хочу хорошо писать». И наконец, в результате частичного самоубийства он может прояснить для себя свои цели и испытать больше радости, которая теперь будет исходить от реализации его собственных возможностей, от поиска и постижения истины, в которую он вносит свой уникальный вклад, рождающийся из его собственной целостности, а не из почитания славы.

Мы хотели бы еще раз подчеркнуть, что реальное содержание этих частичных психологических самоубийств намного сложнее, чем подразумевают эти иллюстрации. На самом деле некоторые люди – возможно, большинство – двигаются в противоположном направлении, когда им приходится отказываться от собственных жизненных амбиций: они отступают, ограничивают свой мир и становятся менее свободными. Но мы хотим пояснить, что в частичном самоубийстве есть положительный момент и что умирание одного отношения или потребности может быть оборотной стороной рождения чего-то нового (что является законом роста в природе, работающим точно так же и для людей). Можно выбрать для себя путь уничтожения невротической стратегии, зависимости, цепляния за других, а затем обнаружить способ жить свободнее. Женщина в нашем примере, несомненно, обнаружит для себя, что ее так называемая любовь к мужчине, ради которого она хотела совершить самоубийство, на самом деле была вовсе не любовью, а паразитическим цеплянием, которое уравновешивало желание обладать властью над мужчиной. За «смертью» части себя нередко следует возрастание осознания жизни и чувство новых возможностей.

Когда человек сознательно выбрал жизнь, происходят еще две вещи. Во-первых, его ответственность за себя приобретает новый смысл. Он принимает на себя ответственность за свою жизнь не как за то, чем он был обременен и что было навязано ему, а как за то, что он выбрал сам. Сам этот человек теперь существует как результат решения, которое он сам же и принял. Безусловно, любой думающий человек понимает в теории, что свобода и ответственность идут рука об руку: если кто-то несвободен, он – автомат, и очевидно, для него нет такой вещи, как ответственность; а если кто-то не может нести ответственность за себя, ему нельзя доверить свободу. Но когда человек «выбрал себя», это партнерство свободы и ответственности становится продуктивным: он испытывает это на собственной шкуре; выбирая себя, он осознаёт, что он одновременно выбрал и личную свободу, и ответственность за себя.

Другая вещь, которая при этом происходит, – это превращение внешней дисциплины в самодисциплину. Человек принимает самодисциплину не потому, что ему приказано – кто может командовать кем-то, кто был настолько свободен, чтобы покончить с собой? – но потому, что он с большей свободой выбрал то, что хочет делать со своей собственной жизнью, а дисциплина необходима ему ради тех ценностей, которых он желает достичь. Эту самодисциплину можно называть причудливыми именами: Ницше называл ее «любовь к своей судьбе», а Спиноза говорил о послушании законам жизни. Но независимо от витиеватости термина, я считаю, что это тот самый урок, который каждый постепенно усваивает в своей борьбе за зрелость.

Человек – «этическое животное», этическое потенциально, даже если, увы, в действительности это не всегда так. Его способность к «этическому суждению» – как свобода, разум и другие уникальные свойства человеческого существа – основана на самосознании.

Несколько лет назад доктор Хобарт Маурер[60] провел небольшой любопытный эксперимент в психологической лаборатории Гарварда. Задача была протестировать «этическое» чувство у крыс. Могут ли крысы просчитывать долгосрочные последствия хороших и плохих поступков, а затем действовать на этой основе? В клетку бросали кусочки еды на глазах у голодных животных, однако по замыслу исследователя они должны были научиться своего рода этикету, выжидая в течение трех секунд. Если крыса устремлялась к еде до истечения срока, она получала наказание в виде небольшого электрического разряда, подаваемого через пол клетки.