Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

на наших глазах сотворение мощных литейных форм. Я в полной мере не раз испытывал это завораживающее чувство, наблюдая за жизнью литейных конвейеров на наших центролитах. Это всегда захватывает, этому не дано примелькаться, и даже на таком, казалось бы, скромном, будничном производстве санитарных кабин.

Мне показалось, что и сам директор, на что уж привыкший к этой картине, к обстановке цеха, но и он не без удовольствия наблюдал за тем, как шла заливка формы, как новорожденная кабина в клюве мостового крана повисла в воздухе над нашими головами, как машинист, чуть-чуть покачав ее, точно пробуя, крепко ли висит, хотел уже увезти ее в конец цеха.

Но в этот момент Ольшанский сделал знак машинисту, чтобы тот опустил кабину почти до самого пола, к ногам японских специалистов. Теперь все могли увидеть кабину изнутри, разглядеть ее внутреннее устройство, перегородки, помещение для ванны и при желании пощупать стенки. Всегда велико желание пощупать пальцами только что родившуюся вещь. Чуть-чуть шероховатая и уже прочная гипсовая плоть кабины излучала тепло.

Когда гости осмотрели все, что можно было осмотреть внутри кабины, Ольшанский сделал знак машинисту, чтобы тот убрал кабину на свое место.

— Ну, а мы посмотрим ли еще раз процесс? — спросил Дмитрий Яковлевич у руководителя группы.

Тот обратился к своим коллегам, и они утвердительно закивали.

И вот мы смотрим еще раз, гости засекают время на своих часах, идет нанизывание опалубки, заливка гипсовой смесью — твердение, — все за считанные минуты.

Стоявший рядом со мною, сравнительно молодой и молчаливый, все время слегка улыбающийся профессор Иокогамского национального университета Васуоши Суената, делавший пометки в своей книжке, едва успел выкурить длинную сигарету, как технологический цикл закончился.

И тот же машинист, которому отдавал приказания Ольшанский, с любопытством поглядывавший сверху на группу строго одетых, темноволосых, серьезных гостей, подвел свой мостовой кран к формовочной машине. Аккуратно и ловко он словно бы сдернул с машины огромную гипсовую рубашку кабины, снова поднял ее в воздух и понес в дальний конец конвейера.

И вот заключительная беседа за директорским столом. Вновь разговор сосредоточивается вокруг того, к чему невольно подводит логика вопросов и ответов, к идее, которая, как выразился Ольшанский, «уже давно висит в воздухе».

Это идея объемно-блочного строительства.

— Если мы сейчас снимаем с конвейера литые санитарные кабины, то напрашивается вопрос: а нельзя ли снимать таким образом и целые комнаты? — произносит вслух Ольшанский. И тут же сам себе отвечает: — В принципе можно.

Я чувствую, что задет сложный и важный вопрос. И по глазам Ольшанского вижу, что тема эта близка его сердцу.

Гости снова чертят иероглифы в своих книжках. Ольшанский охотно объясняет, что идея объемно-блочного домостроения в масштабах страны находится в стадии эксперимента, что были опыты и в Москве. Они-то и показали, что такое строительство может быть выгодно только при наличии высокомеханизированных заводов по изготовлению большегабаритных элементов, полной механизации отделочных работ высокого качества, хранения и перевозки блоков и монтажа инженерного оборудования. Только тогда будет достигнут экономический эффект и в заводских, и в построечных условиях.

— Ну, а что касается нас, то мы имеем свои планы, и они идут в сторону развития технологии, которую вы наблюдали, — сказал Ольшанский. — Однако не надо забывать, что мы делаем только санкабины и завод наш небольшой...

— Ну как, соединили приятное с полезным? — спросил меня Ольшанский, когда мы остались одни, а гости, благодаря за прием, за путешествие по заводу, за доставленное удовольствие, расточая улыбки, попрощались с Дмитрием Яковлевичем.

— Да, соединил, — сказал я.

— Нет, правда, интересно было? Я считаю, что эти контакты все же поучительны. Ну хотя бы потому, что, показывая гостям свое производство, и сам кое-что подмечаешь, что-то такое, что надо исправить, — рассуждал Ольшанский.

Я кивал, слушал Дмитрия Яковлевича, но думал о том, что самым интересным из того, что пришлось мне наблюдать в этот день, самым удивительным было то обстоятельство, что еще сравнительно недавно Хорошевского завода, который видели сейчас японские гости, по сути дела, не существовало. А существовал совсем другой завод, хотя и с тем же названием и на том же месте.

Тогда не было здесь ни таких светлых и красивых цехов, ни такой эффектной технологии, ни эстетического оформления, ни сада, ни «холла» с роялем и никаких делегаций и туристов. На старых фотографиях можно увидеть дымные, закопченные помещения, двор в ямах и рытвинах, типичную для старых заводов стройматериалов грязь, кучи песка, гипса, цемента, а у конвейерных линий много людей, занятых ручным и нелегким трудом.

Но тогда здесь не было и Дмитрия Яковлевича Ольшанского.

Большие дела маленького коллектива

В очерках принято рассказывать биографию героя. Биография — это судьба, а значит, то, что никогда не оставляет читателя равнодушным. Правда, между судьбой и трудовыми свершениями порою трудно отыскать прямую функциональную зависимость. Формирование личности — это ведь область бесконечно сложная. Но все же. Черты биографии дают возможность нащупать какую-то ассоциативную цепочку событий, ведущую к главным нравственным звеньям характера.

Ольшшанский как-то сказал мне:

— Я успел захватить две войны.

Он имел в виду Западный фронт, а потом, после небольшого перерыва, военные действия на Дальнем Востоке.

Ольшанский ушел на войну мальчишкой, был сыном полка. Солдатом прошел много дорог, войну на Западе заканчивал в Восточной Пруссии — его полк брал город Эльбинг, потом Кенигсберг.

Спустя тридцать лет рассказывая о своей военной судьбе, люди редко оснащают ее подробностями. Был там-то, воевал там-то, вот и вся история. А остальное кто хочет, тот дополнит в своем воображении знанием войны, ходом операций, историей взятия городов.

В Восточной Пруссии я был не раз во время войны и после нее, бродил по развалинам Кенигсбергской цитадели, видел гигантскую систему фортов и укреплений — так называемую «ночную рубашку Кенигсберга», за которой немцы рассчитывали спать спокойно. Я знаю историю «звездного штурма» города с восьми сторон, эпопею героического двухнедельного штурма прусской твердыни.

Ольшанский показал мне путь своей армии к Кенигсбергу, этого мне было достаточно, чтобы представить себе многое.

А потом длинная дорога на Восток, война в Маньчжурии, Ольшанский — ефрейтор в пехоте, невелико выдвижение, а все же солдату и такое надо заработать ратным трудом, по́том и