Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

На честную беседу времени не жалей, серьезный разговор — он серьезному делу равен, — сказал Бондаренко.

— Верно, верно, я тоже рад, что таким образом подзадорил бригадира. И вот выслушал его с интересом. Не обижаешься на меня, Владимир Ефимович? — спросил Гольбург.

— Да что ты! — Копелев махнул рукой. — На искренний вопрос только дураки обижаются. А я откровенно высказался и вроде бы душу освежил. И себе легче, и людям становишься понятнее. Я, ребята, за откровенность.

— Тогда молодец вдвойне! — заключил Гольбург. После этого все поднялись одновременно, каждого ждали свои заботы.

Потом в обычной дневной текучке Копелев не то чтобы забыл об утреннем телефонном разговоре, просто у него не было времени думать ни о чем ином, кроме самого дела.

О присвоении звания заслуженный строитель он вспомнил лишь в обед, когда из автомата у метро «Ждановская» позвонил жене на работу.

— Поздравь, я получил заслуженного строителя, — сказал он Римме Михайловне.

— Только теперь не зазнавайся, Копелев! Слышишь?

— Каким был, таким и останусь. Что ты, меня не знаешь?

— Вот, только так! И не забудь, что тебе вечером выступать в Доме журналистов, — напомнила Римма Михайловна. — Записано в твоем календаре.

— Помню, спасибо, — подтвердил Копелев.

— И не приходи поздно, сын будет тебя ждать, чтобы поздравить.

— Я понял все, — сказал Владимир Ефимович и с улыбкой повесил трубку.

Он подумал тогда же, что вечером, выступая в Доме журналистов, он вспомнит о сегодняшнем рабочем дне, о споре, который завязался в диспетчерской. И откровенно, так же, как и на строительной площадке, поговорит с журналистами о том, как он живет и работает, как определяет для себя свой долг и обязанность думать о товарищах, помогать им. Ведь без этого ни сам он, Владимир Копелев, ни его бригада никогда бы не добились таких успехов.

Звенья одной цепи

Я как-то сидел в приемной начальника комбината Георгия Михайловича Клыша, когда к нему в кабинет на очередную оперативку приехал Ламочкин.

Ожидание в приемной, раздражающее посетителей, не так уж бесполезно для литератора.

Сидишь, слушаешь, о чем говорят секретари, а обсуждают они большей частью все те же комбинатовские дела и события, иногда войдет курьер с бумагами, различные представители — от институтов, проектных, архитектурных организаций, из других городов — ждут приема, заходят и свои сотрудники с вопросом: «Можно к Георгию Михайловичу?.. Ах, оперативка! Зайду попозже».

А то вбежит сотрудница из техотдела просмотреть протокол заседания техсовета, печать поставить на бумажку, а заодно полушепотом, но так, что всем слышно, расскажет какую-нибудь историйку о назревающей семейной драме.

— Да что вы! — ужаснется секретарь Клавдия Сергеевна. — Да он вроде парень спокойный. Она за ним следит, что ли?

— Спокойный-то спокойный, а все же следить надо. От себя далеко не отпускает. Даже полы вместе моют.

— Ай-ай! — покачает головой Клавдия Сергеевна, но махнет рукой: мол, иди, некогда, — ибо из селектора, стоящего на столе секретаря, уже раздается начальственный голос, требующий:

— Клавдия Сергеевна, Стариковского сюда дайте!

Или:

— Наумова дайте сюда!

«Сюда» — это значит в кабинет, на оперативку. И Клавдия Сергеевна, смягчая требовательную резкость сама уже по телефону передает спокойно и уважительно:

— Алексей Семенович, вас приглашает Георгий Михайлович.

Не успевает закрыть за собой обитую кожей дверь Алексей Семенович, как голос из селектора требует вызвать еще кого-нибудь или же спрашивает:

— Ольшанского обнаружили наконец?

— Да, да, — отвечает Клавдия Сергеевна, — вот я его вижу, он идет к нам по двору.

Двор, который она имеет в виду, — это не тот, что внутри жилого дома, это пространство внутризаводской территории, вплотную примыкающее к зданию комбината. Клавдии Сергеевне хорошо видна та его часть, которая занята под склад готовой продукции и представляет собою длинные ряды белых аккуратных кубов под плавающими над ними крючками мостовых кранов, которые и транспортируют эти кубы со склада на платформы машин.

Даже я со своего кресла видел через окно, как шагает по асфальтированной площади, украшенной цветниками, яблоневым садиком у стены одной из производственных коробок, среди снующих машин и автокаров Дмитрий Яковлевич Ольшанский, директор специализированного завода санитарных кабин, расположенного вблизи Хорошевского шоссе, но почти не заметного ни со стороны шоссе, ни с прилегающей улицы.

Я вошел в кабинет Клыша вслед за Ольшанским. Оперативка уже закончилась, но главный инженер комбината Явелов, начальники некоторых управлений и директора заводов еще находились в комнате. Не остыв после обычных для оперативки споров, взаимных упреков, требований, претензий, так сказать, по инерции доругивались, но уже вяловато, а Клыш сидел с усталым лицом и молча слушал.

Речь шла об окраске санитарных кабин, производимой на заводе Ольшанского. Краска реагировала на влажность воздуха и особенно портилась во время дождя, иногда даже еще на заводе.

Отвечая на упреки, Ольшанский утверждал, что случаи порчи кабин редки.

— А зачем вы на стройплощадках вскрываете пломбы на дверях? Не лезьте туда, пока не перекрыт этаж! — крикнул он.

— Какая разница? — спросил кто-то.

— Пачкаете стены, заносите влагу. Ну, кто еще жалуется, кто? — запальчиво спросил Ольшанский.

— Я, — сказал Ламочкин.

— Неужели и ты, Герман Иннокентьевич?! — воскликнул огорченный Ольшанский. Это прозвучало почти как «И ты, Брут!» — то есть и ты выступаешь против того, чтобы увеличилась степень заводской готовности целого, объемного элемента квартиры. Ведь после завода санкабину оставалось монтажникам только поставить на место и торчащие из кабины концы труб присоединить к водопроводной и канализационной системам.

— А что нам делать? — развел руками Ламочкин. — Ведь появляются же пятна, протеки. И мы перекрашиваем.

— Ах, вы хотите, чтобы я снял у себя краску? А кто мне оплатит расходы, уже произведенные?

— Это другой вопрос, — бросил кто-то.

— Нет, тот самый! — горячился Ольшанский. — Мы ищем сейчас такую краску, которая бы не реагировала на влажность. А вам известно, что сам гипсоцемент, из которого мы делаем кабины, просыхая, тоже выделяет влагу. Так что же, нам отказаться от этого замечательного материала, который так нам