Голоса на ветру - Гроздана Олуич

Почему он видит его только восемнадцатилетним пареньком с мальчишеским лицом? Слышит, как он ходит, семь шагов вперед, семь назад, и снова… За все эти годы он должен был бы постареть…

* * *

– Вовсе нет! – из толпы теней на семнадцатом этаже нью-йоркского отеля раздался приглушенный голос Веты. – Мертвые не стареют! Мне вечно будет шестнадцать лет. И морщин у меня не будет никогда. Я никогда не поседею. И мои роскошные волосы останутся такими же, как были! – Вета как-то по-детски улыбнулась, встряхнула волосами, забрызгала лицо Данилы водой. – Я навсегда останусь такой, какой была, а ты будешь стареть, Рыжик… – Голос Веты затих, а женщина за спиной Данилы завозилась, не просыпаясь. Испугавшись, что она спугнет тени Арацких, Данило старался не шевелиться. Но женщина всего лишь накрыла голову подушкой и продолжала храпеть, заглушая голоса людей и звуки машин из глубины улицы.

Вета теперь стояла у изголовья Данилы, не двигаясь, рядом с ней Лука Арацки, потом кто-то, чье лицо было не разглядеть, потом Стеван и Петрана, Наталия с близнецами, а слева от нее Симка Галичанка и целая группа женщин и мужчин, молодых и старых, чьи лица он не мог узнать даже на семейных фотографиях, а тем более не мог вспомнить их имена. Михайла и Петра в толпе Арацких не было. Михайло всегда приходил последним. Петр не приходил, никогда!

* * *

– Надо же, сколько вас! – удивился Данило Арацки, наблюдая за тем, как небо над Ист-Ривер приобретает медный оттенок (не отблеск ли это какого-то пожара?) – Неужели вам не хватает собственной компании? – Данило Арацки поперхнулся, женщина стащила с головы подушку, шмыгая носом как придушенная кошка! Но и на этот раз не проснулась.

Тени Арацких то приближались, то удалялись.

– Где там Стеван, куда забился? Только что рядом был…

– Что такого? – перебила его Вета. – Зачем всем знать, о чем он разговаривает со своей семнадцатой душой…

Вета как всегда была за отца.

– Господи, Боже мой, неужели и мертвые защищают друг друга? – Данило чуть слышно хохотнул. – Ты что, думаешь, он опять пьян? – обернулся он к матери, а Наталия, шагнув назад, отрезала:

– Зачем мне думать об этом?

Данило почувствовал, что его охватывает ужас. На болоте, да и позже, Стеван беседовал со своими душами только когда был в дым пьян. Может быть, на том свете его привычки изменились, или же он все еще пьет? Если мертвые не стареют, если они остаются такими, какими были, когда испустили дух, почему бы им не остаться трезвенниками или пьяницами? Скорее всего, пьяным, и, скорее всего, препираясь с какой-нибудь из своих неумерших душ, Стеван попал к той самой иве. Понимал ли он тогда, что это последняя станция, где он остановится навсегда?

Посмотрев на мать, Данило невольно улыбнулся. Маленькая, худая, она даже в смерти не хотела принять тот факт, что Вета умерла голодной, Рыжик оказался в детском доме, а Петр исчез в каком-то из запутанных лабиринтом путей Господних… Может быть, в душе он все еще привязан к Негице, которая вела хозяйство у Луки Арацкого, а после его смерти осталась в доме, чтобы заботиться о Стеване, Наталии и их детях, и каждый вечер зажигала на окне свечу: если Петр приедет, он будет знать, что о нем думают, его ждут… как в той истории, которая спровоцировала Марту высказать всю свою ненависть.

Толстая, теплая, всегда готовая выслушать, Негица была единственным доверенным лицом Петра. Ни за что на свете не рассказала бы она никому, о чем они вдвоем часами разговаривают, есть ли у Петра девушка и куда он уходит каждую ночь. Поэтому Стеван, поддразнивая Наталию, иногда говорил, что его сын любит Негицу больше, чем собственную мать.

Когда все, что было возможно, из дома Арацких было продано или обменяно на еду, Наталия подумала, что Негица вернется к своим, в деревню. Но Негица продолжала появляться, принося молоко для близнецов, сыр и копченую грудинку для господина судьи, вареную кукурузу для Данила и Веты, все, что в голову придет, для Наталии, для всех, за исключением Петра, потому что он не соглашался принимать ничего, что не мог компенсировать, хотя с самого раннего детства действительно любил ее больше отца и матери. Негица знала это, так же как и Наталия, которая ревновала к Негице больше, чем к кому бы то ни было на свете, однако попытки как-то отдалить ее, ссылаясь на то, что в доме не так уж много работы и что ее помощь не нужна, ни к чему не приводили.

– В таком большом доме, как ваш, всегда дело найдется! – отвечала Негица мягко. – С одними только близнецами и господином судьей сколько хлопот, ой-ой-ой! – не сдавалась Негица и делала вид, что не слышит, что у них нет больше денег платить за ее услуги. Будто она и сама этого не знает! У Арацких работало несколько поколений из ее семьи. Она сама всю жизнь работала у доктора Луки Арацкого, так что этот дом в каком-то смысле и ее дом. Разве, когда трудишься для своего дома, станешь себя спрашивать, платят тебе или нет?

Глядя в большие, иногда менявшие цвет, глаза Негицы, Наталия не знала, что ей ответить. Улыбнувшись, Негица раз и навсегда прекратила дискуссию и оставалась рядом с ними все то страшное время, жалея Наталию, а еще больше, чем Наталию, Стевана, за чьими разговорами с душами, которые видел и слышал только он один, она следила с ужасом в сердце, не понимая, что же такое пережил этот красивый, воспитанный господин, раз так самоубийственно относится к себе, как проклятие умножая в себе души.

* * *

Появление каждой новой души Стевана Наталия Арацки связывала с его новой супружеской изменой, не принимая объяснения мужа, что когда речь идет о женщинах, мужчина просто не в состоянии управлять своими поступками. Траектории звезд при его рождении пересеклись в созвездии Скорпиона, зодиаке страсти и славы в любви и на поле боя, в силу чего он не в состоянии устоять ни перед одной женщиной, а то, что за зараза эти женщины и каково влияние Скорпиона на любовное безумие, хорошо известно.

Поэтому зал суда в те дни, когда процесс вел Стеван Арацки, был заполнен дамами всех возрастов и родов занятий, и независимо от того, рассматривалось ли отцеубийство, картежные долги, детоубийство, незаконное присвоение части чужой земли, кража петуха, убийство из ревности в состоянии аффекта, женщины толпились у входа, чтобы увидеть и услышать, как будет судить и какое решение примет судья Стеван Арацки.

* * *

Свернувшись на руках у матери, Данило, хотя и совсем маленький, чувствовал, как дрожит Наталия от любви и ненависти, перемешанных в ней, как соль и уксус. Временами она и сама переставала различать, какое из этих двух чувств берет в ней верх, но тем не менее продолжала регулярно ходить на заседания, которые вел Стеван, шокированная и женским массовым психозом, и собственной непоследовательностью – перед горящей лампадой она каждый вечер зарекалась, что в зале суда ее больше не увидят, но потом все-таки входила туда среди первых, презирая и себя, и окружающих женщин: чиновниц, учительниц, медицинских сестер, домохозяек, девушек, девочек и даже дам зрелого возраста.